Аркадий Никитович Воробьёв

          (Издательство "Молодая гвардия", Москва, 1972 год, 320 страниц с иллюстрациями)

Двукратный олимпийский чемпион, многократный чемпион мира, Европы и СССР в полутяжёлой весовой категории, ЗМС, заслуженный тренер СССР, доктор медицинских наук, профессор А.Н.Воробьёв

          Никто не порывался нас качать. Никто не дарил цветы. Ни одна улыбка не скрасила наше возвращение домой. Ритуал встречи, такой пышный в былые годы, свёлся к будничным рукопожатиям. В тот сырой ноябрьский день только к ним, рукопожатиям, и можно было применить слово "сухие".

          Погода удивительно гармонировала с тем, что творилось у нас в душе. С сереньких небес свисала туманная кисея дождя. Тучи жались к земле. Словно ощущая их тяжесть на своих плечах, мы съёжились, нахохлились, подняли воротники дождевиков.

          — Ну как же так? Что произошло?

          Началось. Теперь недели напролёт эти вопросы будут преследовать меня на улице, в институте, в метро. Даже дома никуда от них не денешься, никуда не спрячешься. Как тень, они начнут ходить за мной по пятам. С ними я буду ложиться и с ними вставать. Я возненавижу их, как врагов, но когда их перестанут задавать другие, я буду задавать их себе сам.

          Проигрыш. Тяжким грузом повис он на моей душе. Мы привыкли побеждать. Мы побеждали из года в год и уже позабыли думать, что в соревнованиях, кроме первого места, есть ещё и другие. Теперь нам напомнили про этот очевидный факт.

          С 1956 года, когда мы последний раз уступили американцам, прошло девять лет. И всё это время команда работала, словно драга, бесперебойно добывая драгоценный металл побед. Никто и подумать не мог, что мы, бессменные победители многих чемпионатов мира и двух последних олимпиад, вдруг споткнёмся на первенстве Европы. Но случилось именно так. В июньской Софии поляки оттеснили нас на второй план. На самом финише, когда от командной победы нас отделял всего лишь шаг, спортивное счастье неожиданно повернулось к нам спиной. Покажи Виктор Андреев свой обычный тренировочный результат, и полякам не пришлось бы от радости прыгать под потолок. Но Андреев, совсем недавно побивший рекорд Юрия Власова в жиме, так и не сумел справиться в этом самом жиме с весом 180 килограммов.

          Оставалась надежда на Тегеран. Если наше софийское поражение было чистой воды случайностью и ни чем иным, то, значит, на первенстве мира мы обязательно должны будем взять реванш. Однако, как и в Софии, в Тегеране фортуна решительно повернулась к нам спиной.

          Если в Софии беда пришла к нам под занавес тихой сапой, через чёрный ход, то теперь она, не заставляя себя долго ждать, уже в первый же день чемпионата громко постучалась в парадную дверь. Герой токийской Олимпиады "мухач" Алексей Вахонин дважды неудачно подходил к стартовому весу. Когда на третий раз штанга наконец замерла над его головой, я было облегчённо вздохнул — но тут же всё внутри у меня оборвалось: судьи почему-то не засчитали вес. Этот неожиданный "подарок" (Вахонин — один из самых стабильных штангистов за всю историю тяжёлой атлетики) поляки использовали как нельзя лучше — до конца "железной гонки" нам так и не удалось их достать. Несолоно хлебавши вернулись мы в Москву с самым горьким разочарованием в душе...

          Встречающих было немного. Лица у всех были кислыми. К нам навстречу шли медленно и как-то по-необычному осторожно. Словно не свои парни приехали, а важная делегация из далёких экзотических стран. Вот Володя Стогов. Вот Вячеслав Григорьевич Максимов — работник Федерации тяжёлой атлетики. Наши семьи.

          И у всех на устах один вопрос: "Как же это всё произошло?" Молчать было неудобно. Оправдываться не хотелось. Я говорил в ответ общие невыразительные слова. У машины оглянулся на ребят. Вместе со всей командой переживали неудачу Жаботинский и Куренцов. То, что мы опять отступили, была не их вина. Они выступили отлично — у каждого золотая медаль. Так что оба имели полное право наслаждаться своим успехом и не очень обращать внимание на наш хмурый вид. Однако победителям тоже было не по себе.

          Было 7 ноября, наш великий праздник. Весёлые, беспечные лица мелькали за стёклами медленно ехавших машин. А нам было невесело. Переживать поражение нелегко в любой день. Особенно, в такой.

          На праздник мы хотели приехать победителями. Мы хотели привезти с собой рассказ о том, как всей командой нанесли поражение силачам из силачей, как упорно бились за победу и одержали верх. Но теперь вот плелись с поникшими головами. Нас разъедало чувство вины.

          Улицы были в кумачовом наряде. Людям не хватало тротуаров, и они, взявшись за руки, шли прямо по мостовой.

          Прохладная встреча на аэродроме оказалась лишь увертюрой к тому, что началось потом. Прошло несколько дней. Официальный холодок, которым меня обдали при возвращении, мало-помалу превратился в мороз. Сама собой образовалась "инициативная группа", которая добровольно возложила на себя хлопоты по моему смещению с поста старшего тренера сборной страны.

          Настроения в спортивных кругах меняются быстрей погоды. Сидя на "чистилищах" (а без них не проходило и недели), я не раз вспоминал свой варшавский проигрыш "чёрному Аполлону" Луису Мартину. Тогда, в 1959 году, я впервые почувствовал, что слава — она как дым. Пока ты побеждаешь, литавры и фанфары неумолчно гремят со всех сторон. Победителя не судят. Победил ты чудом, вполсилы или шутя — не суть важно. В любом случае ты всем нужен, всем интересен. О чемпионах пишут так, словно они давно причислены к лику святых.

          Но все эти словесные фейерверки не стоят и одного доброго слова, которое необходимо тебе в трудный час. Пусть победителю достаётся вся слава. Пусть его носят на руках, повернувшись к тебе спиной. Ладно. Лишь бы было дружеское участие и понимание...

          Ан нет. Можно долгие годы держать себя в тисках изнурительных тренировок, отказываться от всего, что не укладывается в режим, чудовищным напряжением сил прокладывать дорогу на пьедестал — всё это забудется в один день, попробуй только проиграть.

          После нашего командного поражения в Тегеране, нас, тренеров сборной СССР, то и дело приглашали на самые разные заседания, на которых речь шла о нашем проигрыше полякам.

          После каждого заседания я шёл домой и думал: "А в чём, собственно, мы виноваты?"

          Я копался в тренировочных планах. Просматривал свои записки. Но ошибки не находил. Над бумагами я просиживал дни напролёт, пока не наступал срок идти на новое заседание — то тренерского совета, то федерации, то президиума.

          Я рассказываю об этой истории не из желания оправдываться. Просто я хочу, чтобы читатель понял, какие мысли и настроения одолевали меня тогда.

          Ох, как худо было у меня на душе! Я не пытался откреститься от неудач команды, не искал виновников на стороне, не старался выглядеть лучше, чем я есть. Что там говорить — ребята, которых я тренировал, могли победить и в Софии, и в Тегеране. Но не победили. И то, что каждый раз до победы оставалось рукой подать, только усугубляло мою вину. Да, я был виноват. Крепко виноват. Победа и удача — не одно и то же. Надеяться, что вместо решки выпадет орёл — нет, это не для нас. Пускай отворачивается удача, но если всё рассчитано до мелочей, победа никогда не выскользнет из рук. Стало быть, какие-то мелочи, а может быть, и не мелочи, я не всё же учёл. Проморгал. Но где? Когда? В чём?

          Ответ не лежал на поверхности. До него нужно было докопаться.

          Свои взгляды на тяжёлую атлетику я уже опубликовал. "Современная тренировка тяжелоатлетов", "На трёх Олимпиадах", учебник "Тяжёлая атлетика", "Вопросы развития силы" — эти книги давно уже вышли в свет. Всё, что я хотел сказать, я сказал.

          Мои прежние книги были начинены железом. Тяги и приседания. Траектории и диаграммы. Как жать, как толкать, как отвоёвывать килограммы — вот о чём я в них писал. Но ведь высший смысл дела, которому я себя посвятил, вовсе не в килограммах. Килограммы — они всего лишь символ, условность, удобное мерило других, не только физических усилий, они намёк на то великое, человеческое, живое, что за ними стоит.

          Да, как жать, как толкать — на эту тему я написал достаточно. А вот зачем? ЗАЧЕМ? За те долгие годы, пока я занимался штангой, я так и не собрался толком ответить на этот вопрос. А жаль...

          И так захотелось вспомнить о людях, которые оставили след в моей жизни. О радостях, выпавших на мою долю. О цене, которую я за них заплатил. Рассказать о слезах, которые я видел на глазах у могучих людей. Припомнить все сказанные в своё время слова. Мысленно возвратиться за кулисы чемпионатов, где собиралось столько разношёрстных и по-своему интересных людей.

          Так рождалась мысль о работе над книгой воспоминаний. Но... пока мне было не до неё.

          Пока же я отправился в Скатертный переулок, 4 (там размещался Центральный совет) — выслушать решение о смещении меня с поста старшего тренера сборной страны. В том, что это произойдёт, я тогда нисколько не сомневался.

          Я ошибся. Решение не состоялось. Большинство высказалось за меня.

          Бывает, что один тренер без ущерба для дела может заменить другого "на ходу". Так у штурвала корабля меняются рулевые.

          Рулевые, но не курс, если он был выбран правильно.

          Всем нутром я чувствовал, что иду по правильному пути. Объективные данные тоже подтверждали мою правоту. Сотни математических выкладок, результаты опытов и обследований, "простыни", испещрённые формулами, схемами и диаграммами, заполонили мой дом. Их требовалось только обработать и привести в "божеский" вид. Тогда очевидное для меня, с надеждой думал я, станет очевидным и для всех.

          С тех пор минуло семь лет. Моя докторская диссертация наконец завершена. Но я неспокоен. У меня такое чувство, словно полдела я совершить забыл. Мысль, которая однажды посетила меня в 1965 году, вернулась и не хотела уходить. Обдумываешь технические итоги какого-нибудь чемпионата, а сам вспоминаешь драму страстей, которую на нём пережил. Складываешь центнеры и килограммы, а за ними встают разбитые надежды, неожиданные восторги, знакомые лица друзей.

          Диссертация не терпит лирики. Попробуй только дать волю лирическому настроению, и тебе скажут, что анализы плазмы крови и огонь в крови, сухие расчёты и человеческая боль, формулы и эмоции — это антиподы, находящиеся на разных полюсах. Да, может быть. Но для меня важно другое: всё это сосуществует на одной планете, которую я люблю. И я не хочу разрубать всё надвое, делить между сердцем и умом.

          Так вот и получилось, что параллельно с диссертацией я стал писать книгу о людях, жизнь которых течёт под непрерывный железный гром.

          Тяжёлую атлетику я прошёл насквозь. Теперь, как и положено путешественнику, вернувшемуся из малознакомой и чудесной страны, я хочу рассказать о том, что видел на своём долгом пути. Это не биография штангиста Воробьёва, не летопись тяжелоатлетического спорта, не сборник забавных происшествий из жизни силачей. Это — книга о людях.

          Читатель, мир, в котором я провёл свои лучшие годы, — перед тобой. Надеюсь, верю, знаю — ты не останешься равнодушным. И если, познакомившись с рыцарями "большой железной игры", ты остановишься и воскликнешь: "Я хочу быть похожим на них!" — я желаю тебе мужества, удачи и счастливого пути.

          Я завершил работу над книгой незадолго до открытия Мюнхенской олимпиады, и пусть читатель сделает скидку: её результатов я ещё не знал...

          От колодца до колхозной бани было метров сто. Наверное, каждый из них я не забуду никогда. Водопровод отсутствовал, и по моечным дням воду в бак, вмещавший вёдер пятьсот, таскали вручную.

          Наша семья жила бедно. Впроголодь. Тело прикрыть да детей накормить — вот и все её финансовые успехи. Неженское это дело, но, чтобы заработать лишнюю копейку, мать подряжалась таскать воду в проклятый бак. Как челнок, сгибаясь под тяжёлыми вёдрами, сновала она от колодца до бани и обратно. Мы с сестрой Ниной и братом Борисом выходили ей помогать. Тащили вслед за матерью кто сколько мог: кто два ведра, кто одно, кто половину.

          Мать моя Прасковья Александровна и отец Никита Яковлевич — из крестьян. Можно сказать, от сохи. Мать с Тамбовщины. Отец из Воронежской области. Деревня их не удержала. Поездили они по России, помыкались, пока наконец судьба не занесла их в маленький город Тетюши. Он стоит на правом берегу Волги недалеко от Казани. Здесь мои родители осели надолго и всерьёз. Здесь пролетело моё детство.

          О спорте, насколько помню, в нашем доме никто не говорил. Отец вечно был занят своими заботами. Столярничал, сапожничал и, кажется, мог справиться с любым делом. А дел этих в хозяйстве было невпроворот. Лишь иногда по праздникам он становился говорливым и рассказывал нам про свои успехи в кулачных боях. Мать согласно кивала, улыбалась, вспоминала, каким он был в молодости. Парни и мужики бились тогда стенка на стенку. Колотили друг друга без злости, но с большим желанием. Стенка, за которую бился отец с братом Иваном, всегда брала верх. Вдвоём они стоили десятерых. Как ударят правой рукой — там улочка, махнут левой — там переулочек. Наверно, попади мой отец к хорошему тренеру, из него вышел бы классный спортсмен, атлет. Я сам не маленький, а отец был на голову выше меня, широк в плечах, крепок и жилист. Бери его и тренируй.

          Но что об этом рассказывать, если бесконечная работа и заботы о семье не оставляли ему ни времени, ни сил? Какой там спорт, когда каждый кусок был на счету... Вот и ходил он, потуже подтягивая поясок, пока не стал болеть. Начались припадки, сердце отказывалось служить.

          Детство было трудным. С тех пор прошло много лет. Я объехал всю страну. Мельбурн и Рим увенчали меня лаврами олимпийского чемпиона. Много счастливых минут пережил я на помостах Старого и Нового Света. Но сердце навсегда осталось в родных Тетюшах, на волжском берегу. Горести давно забылись. А первые в жизни радости — вот они — стоят перед глазами всегда и везде.

          От нашего дома до Волги километра полтора. Едва солнце начинало припекать, мы отправлялись к реке. Обувь была дорогой. Её берегли к осени и зиме. Остальное время гоняли босиком. Шлёпаешь, бывало, по пыльной тёплой дороге и с удовольствием чувствуешь, как земля греет твои подошвы. Сквозь всё своё детство прошагал я босиком. Даже сейчас, приходя домой, не надеваю шлёпанцы, как водится в солидных домах, а хожу босиком. Что поделаешь: привычка — вторая натура.

          С высокого волжского берега видно далеко-далеко. Как голубая рыбья чешуя, сверкает вода. На том берегу несчётной ратью вышли к самому берегу леса. Тишина. Лишь негромко плещет волна. И каждый камешек видно сквозь её излом.

          У Волги мы с ребятами пропадали целыми днями. Мы не просто купались и поджаривались на солнце, но и делом занимались — рыбачили. Для этого у лошадей дёргали волос. Лучше белый, потому что рыба его не видит. Четыре-пять волосков привязывали к шнуру. На конце каждого волоска закреплялся крючок. Получалась глиссенка. Так мы её называли. На мелком месте вбивали колышек и шнур привязывали к нему. К другому концу привязывали камень и закидывали в воду. На колышек клали камешек с таким расчётом, чтобы он еле-еле держался. Свалится камешек, значит, клюёт.

          Сом, правда, был хитрец, не дёргал. Клюёт он обычно ночью. Часов в одиннадцать насадишь червей и ждёшь. Комаров к тому времени налетает — спасу нет. Пока добежишь от костра до глиссенки, они облепляют тебя с ног до головы и едят поедом. Но мы привыкли, внимания не обращали. Нам бы лишь бы сома поймать. Но эта зловредная рыба даваться нам никак не хотела. Подплывёт к крючку и висит в воде, словно головешка, без всякого движения. Слопает наживку и тихой сапой назад. Сомята нам попадались, а сомы почти никогда.

          У щуки норов другой. Так дёрнет за крючок, словно хочет пополам шнур оборвать. Подхватишься с места, бежишь: вот, думаешь, удача, — наверно, килограммов на десять... А там уже ни рыбы, ни крючка. Плеснула хвостом — и привет. Что тут начиналось!

          — Ты чего, растяпа, глазами хлопал? Надо было хватать. Вот дать тебе по кумполу!

          — Попробуй, дай! Сам бы хватал. Ты ближе стоял.

          — Ух, здорова! Во-о-о какая! Небось на пуд потянет!

          — Вань, а помнишь, в том году поймали? И то меньше была.

          Зато язи, уклейки, подлещики, чехонь ловились исправно. Изредка даже стерлядь попадалась. Разжигали костёр и варили уху. В углях пекли картошку. Кругом была тьма. Дым отгонял комаров. Мы сидели тесным кружком вокруг костра, принюхиваясь к шедшему из котелка аромату. Ало цвёл куст огня. Вокруг до самых звёзд был океан темноты. Разговоры. Споры. Правда и враньё. О чём только не говорили мы тогда!

          Нанизав улов на прут, с добычей возвращались домой. До следующей рыбалки семья была сыта.

          В жаркий день часами не вылезали из воды. Ребята постарше заплывали далеко от берега, мелюзга барахталась на мелководье. Находились и такие, что вплавь пересекали реку. Их возвращения приходилось ждать очень долго. Уставшие, тяжело дыша, выходили они на песок. Те, кто о таком подвиге могли только мечтать, с почтением смотрели на смельчаков. А что, если не хватит сил? А что, если сведёт ногу на стрежне в холодной струе? А если водяной утащит на дно?

          Однажды решился переплыть Волгу и я. На спор. Было мне 13 лет. Меня задели за живое, и я отчаянно решил — не отступлю.

          Когда усталость обручем стиснула грудь, я понял, что главное — не паниковать, в зародыше задавить страх. Не то, дай ему волю, он сам меня задавит. Удалось. Тряся плечами, словно заправский пловец, выбрался я на берег. Остаться солидным и серьёзным — вот что было трудней всего. Радость так и распирала меня. Волгу переплыл! Доказал!

          Другой радостью был футбол. Вопреки всякой методике (мы о ней и не слыхали) часами без перерыва гоняли мяч. Что это был за мяч! Тряпичный, набитый лохмотьями, торчавшими во все стороны. Потом появился мяч надувной. Впрочем, выглядел он ничуть не лучше тряпичного: с бесчисленными заплатами на камере (камеры тогда были на вес золота), наш мяч походил на дыню, на которой, словно на физиономии отчаянного драчуна, с разных сторон вздулось несколько "фонарей".

          В школе, где я учился, был небольшой спортивный зал. В нём имелись брусья, конь, кольца, перекладина, волейбольная сетка и несколько стареньких мячей. Не ахти какое оборудование, но заниматься можно. Тем более что с преподавательницей — Александрой Никитичной Гришиной — нам повезло.

          — Урок окончен, ребята. До свидания.

          Вот тебе на! Даже не верится, что пролетели 45 минут. Ещё бы два раза столько да ещё полстолька. Но делать нечего. Приходилось уходить. Неутолённую жажду бегать, прыгать, играть, плавать уносили с собой. На улицу. А тетюшинские улицы не чета столичным. Играй сколько влезет. Только стёкла не бей. Александра Никитична и приохотила меня к спорту. Я и сам не заметил, когда. Упражнение покажет, книжку даст почитать, подробно и толково ответит на вопрос.

          В школьной футбольной команде, которую я сам и организовал, меня выбрали капитаном, и я старался изо всех сил, чтобы товарищи не пожалели о своём выборе.

          В 10 лет я прочёл книжку о Суворове. С тех пор моя мать не раз, наверно, подумывала, что её сынок не в себе. Спал я только на полу, на жёсткой подстилке. По утрам, голый по пояс, выскакивал на мороз и ошпаривал себя ледяной водой. Чтоб была холодней, кидал в неё снег. Ранней весной перебирался спать на сеновал. Спал там до глубокой осени. Раз проснулся, смотрю, на одеяле, на подушке на два пальца снег. А мне хоть бы что!

          Мой кумир, Александр Васильевич Суворов, часто мелькал перед моими глазами. Вот он просыпается на своей солдатской постели, полуодетый кидается в седло — и понёс его горячий конь, понёс! Мимо осенних рощ, мимо сжатых нив. Копыта с разлёта бьют синее зеркало реки. Студёные брызги хлещут по бокам юнца Суворова. А он не замечает холода, привык... Брод позади. Свистит в ушах стеклянный осенний воздух. Летят из-под торопливых копыт комья земли...

          Будущую профессию обычно выбирают трудно и долго. Я же всё решил за один день: буду военным. Решил и целых девять лет готовил себя к этому поприщу.

          Зимой становился на лыжи. Наверно, в глазах окружающих я был большим чудаком. Как лунатиков манит лунный свет, так и меня ненастная погода обязательно выманивала из дому. Когда за окном, закручивая снежную карусель, начинала беситься метель, выл ветер и небо мешалось с землёй, я поднимался с места и брался за лыжи.

          — Куда тебя несёт? — всплёскивая руками, спрашивала мать. — Погляди, какая непогода!

          Но именно непогоду-то я и любил. Зимой сумерки наступают рано. Колючий снег впивается в лицо. Щиплет мороз. В низких окнах домов теплятся огоньки. Я становлюсь на лыжи (Тетюши — не Москва, лыжня там начиналась прямо у калитки родного дома) и ныряю в белую тьму.

          Под ногами — снег, над головой — снег, по сторонам — снег...

          А мне хорошо идти и думать о своём житье-бытье, смахивать варежкой пот с разгорячённого лица и радоваться, что нисколько не страшен мне любой буран.

          Лет в пятнадцать я притащил домой пудовик и две гантели по шесть килограммов. В те годы в стране гремели имена штангистов Николая Шатова, Григория Новака, Якова Куценко и Серго Амбарцумяна. Газеты и журналы с их снимками иногда попадались мне на глаза. Но впечатления штангисты на меня не производили — ведь в Тетюшах не было ни одной штанги. Этот снаряд казался мне диковинным. Вот пудовик — совсем другое дело. Вначале я, что называется, баловался. А потом втянулся в занятия не на шутку. Пропущенные тренировки были как ЧП.

          Юность кончилась в 17 лет. Я учился в восьмом классе, когда началась война. Мать глянула на меня, и на её глазах заблестели слёзы. Заморгала часто-часто, загоревала. Отца к тому времени уже не было: схоронили год тому назад.

          Внешне в моей жизни почти ничего не изменилось. Я закончил восьмой класс. Начал учиться в девятом. Всё шло вроде бы нормально, но с самим собой уже назревал разлад.

          Нацисты захватывали наши земли. Когда Левитан перечислял по радио оставленные города и сёла, становилось страшно. Сердце словно попадало под пресс, который всё туже и туже закручивала вражеская рука. Я был уже не мальчишкой: грудь колесом, крепок, силён. А в стране шла война. Кругом были беженцы, соседи получали похоронки. Фронт захлёбывался в крови. А я, здоровяк, так упорно готовивший себя к военной службе, как ни в чём не бывало продолжал ходить в школу, доказывать теоремы, учить наизусть стихи.

          В 1943 году я перешёл в десятый класс. Однажды, вернувшись из школы, увидел на столе мокрый от материнских слёз кусочек серой бумаги — повестку из военкомата.

          Мать кинулась ко мне, обняла. Вот и настал тот день, к которому я готовился много лет.

          — Сыночек, ведь убьют тебя... — запричитала мать у меня на груди.

          А у меня словно камень с души свалился. За мою семью, за мою спокойную школьную жизнь там, на фронте, проливали кровь. Теперь настал мой черёд защищать других.

          Я уже видел себя в солдатской шинели, с ППШ в руках. Но в солдаты я так и не попал. Медики посмотрели на мою фигуру и наложили резолюцию — во флот. Немцы ещё держались за Крым, когда мы в Кобулети начали проходить курс молодого краснофлотца. Я надеялся, что после этого без задержек попаду на настоящую войну. Но не тут-то было. Из Кобулети судьба забросила меня вместо фронта в Геленджик, в школу водолазов. Определённо, сила и здоровье оказывали мне скверную услугу.

          На фронт мне удалось попасть только перед самым концом войны. Первой операцией, в которой я участвовал, было десантирование. Тёмной ночью на катерах мы вошли в устье небольшой реки в Бессарабии. Ждали встречного огня. Но немцам, видно, было уже не до нас. Без всяких помех мы высадились на берег и начали разоружать потрёпанные и деморализованные немецкие части.

          Трое раненых — вот и весь урон, который враг нанёс нашей роте.

          Из Бессарабии нас на бронекатерах перебросили в Румынию, где мы помешали фашистам взорвать румынские военные корабли. Из Румынии попали в Болгарию. Встреча, которую нам оказали, до сих пор стоит у меня в глазах. Нас обнимали, качали, целовали, засыпали цветами. Поили водой и молоком. Предлагали выпить и кое-чего покрепче. За дружбу! За победу! Люди плакали от радости, подходили, трогали наши бушлаты, словно хотели убедиться, что мы им не привиделись, что мы действительно пришли. Тогда я впервые почувствовал себя не просто Аркадием Воробьёвым, а посланцем своей страны. Там, в Болгарии, и закончилась для меня война.

          В 1946 году я вернулся в свой флотский экипаж и начал работать водолазом в одесском порту.

          Одесса лежала в руинах. Но особенно досталось порту. Причальные стенки, мол и портовые сооружения являли собой жалкое зрелище. Немецкие подрывные команды взрывчатки не пожалели. Дно было захламлено ржавым железом, разбитой техникой, снарядами. В акватории таились мины. Их мы должны были находить и уничтожать.

          Часа по четыре в день, облачившись в водолазный костюм, я работал под водой. Как-то в солнечный день я брёл сквозь зелёный подводный полумрак и увидел какой-то продолговатый предмет. Подошёл поближе — мина со стабилизатором. Такие немцы кидали с самолётов. В длину она была метра два с половиной — три. Середина обросла ракушкой. Нос блестел, как отполированный. По телефону я доложил на катер: обнаружил мину. Мне приказали проверить, не обознался ли. Я попросил дать конец для буйка. Страха не было. Ботинки у водолазов свинцовые, шлем медный. Если мина магнитная, то мне она не страшна. А впрочем, кто её знает, какой в ней механизм. Они разные, эти мины. Взрываются и от шума винтов, и от толчка, и на первый раз, и на десятый. Сколько уж раз баржи с пневматическими устройствами, имитировавшими шум винтов, бороздили гавань вдоль и поперёк — а корабли всё равно продолжали подрываться...

          Сверху мне опустили конец. Я осторожно подвёл его под тело мины. По коже пробежал озноб. Но кому-то ведь надо заниматься разминированием.

          В понтон подали воздух. Мина всплыла. Её прикрепили к катеру, отбуксировали подальше в море и там расстреляли.

          Однажды произошёл случай пострашнее. С моря дул сильный ветер. На судоремонтном заводе в берег вбивали шпунт — стальные стенки с пазами. Вбивали пневматическим молотом. Вода стала такой мутной, что в двух метрах ничего было не разобрать. Вдруг — от сотрясения, что ли — всплыла мина. Рогатая. Контактная. Шестьдесят пудов взрывчатки. И понесло её прямёхонько на стенку. Но матросы не растерялись, бросились в воду. Приняли мину прямо в объятия. Не дали рогатой смерти разбить о сталь свой свинцовый рог.

          А в общем, жизнь текла гладко, как по маслу. Рядом с нашими водолазами стояли отважные "морские охотники". У пирса, где они швартовались, я впервые увидел "штангу" — ось от вагонетки с колёсами. Мне тогда шёл уже двадцатый год. Мастером поднимать этот снаряд был Семён — военный моряк с одного из охотников. Его статной фигуре завидовали многие из нас. По матросскому обычаю через всю грудь силача был выколот корабль, на котором он служил. Семён частенько брал ось, вскидывал на грудь и выжимал по 8-10 раз.

          Попробовал поднять "штангу" и я. Еле-еле одолел. Расстроился: Семён играл осью, как игрушкой, а для меня она оказалась тяжёлым грузом. Почему?

          — Чего ты хочешь? — успокоили меня друзья. — Семён ведь чемпион Черноморского флота. А ты кто?

          Я сразу приободрился. Чемпиону не зазорно и уступить. "Пока", — добавил я про себя. И начал качать силу. Когда выпадало свободное время, я шёл на пирс. Труды не пропали даром. Вначале я научился поднимать ось один-два раза, а через месяц, как и Семён, поднимал её уже по 8-10 раз подряд.

          Мой дружок Борис Чичков занимался тяжёлой атлетикой в клубе "Водник" на бульваре Ришельё. Насмотревшись на мои вагонеточные успехи, он сказал:

          — Тебе нужно поднимать настоящую штангу. Давай я тебя в секцию отведу.

          На следующий день я впервые взялся за настоящую штангу. Впервые ступил на настоящий помост. Так началась моя спортивная жизнь.

          Многих удивляет, что в тяжёлой атлетике мне удалось кое-чего достичь. Да, действительно, я здорово засиделся на старте. По нынешним временам в 21 год пора заявлять о себе на первенствах страны и мира, а не ходить в новичках. Я же в этом возрасте только впервые увидел настоящую штангу.

          И всё-таки я подружился со спортом гораздо естественнее и проще, чем это подчас удаётся нынешним юношам.

          Да, со специализацией я запоздал. До флота ни одного тренера не видел в глаза. Вместо штанги баловался пудовичком как бог на душу положит. А о существовании тренировочных планов и определённой методики даже не подозревал.

          Но были у меня и преимущества, которых у ребят ныне уже нет. Моим тетюшинским тренировкам (пусть наивным и примитивным) ни что не мешало. Не в том смысле, что отец с матерью позволяли мне вдоволь гонять мяч. Нет, сама простота нашей жизни отворяла мне дверь в физкультуру и спорт. Прямо от калитки начиналась лыжня. Лужайка, на которой мы летом гоняли мяч, была в нескольких шагах от дома. А жить у Волги и не научиться плавать считалось у нас позором. В общем, в спорт я втянулся довольно рано. Дело облегчалось ещё и тем, что в дни моего детства футбол и плавание являлись главными радостями мальчишеского существования.

          Мы были непривередливы и просты. Моим дружкам не приходилось выбирать: идти ли в театр юного зрителя, смотреть телевизор, заниматься фотографией или мастерить какую-нибудь модель.

          Другое дело наши дни. Теперь мы живём куда богаче. Театр, кино, телевидение стали всеобщим достоянием. Но наше богатство — это, как говорится, "палка о двух концах". Беда, если мы позволяем себе расслабиться. В физической бездеятельности кроется смертельная опасность. Поэтому мы должны приложить все усилия, чтобы привычка заниматься физкультурой и спортом с раннего детства вошла нашим детям в плоть и кровь.

          А то ведь как нередко бывает? Смотришь, парнишке нет ещё и пятнадцати лет, а он уже успешно копирует досуг своего папаши, кредо которого заключено в словах: пижама, кресло и многосерийный теледетектив.

          Если наши прадеды поглядели бы, какой образ жизни мы ведём (я имею в виду физическую активность), то мы, наверно, показались бы им трутнями и бездельниками.

          В оглобли нас теперь не запряжёшь. Тяжкий крест, который поколение за поколением влачили на себе, взвален сегодня на железные плечи машин. Лишь одну сотую долю всей работы мы выполняем сегодня за счёт силы собственных мышц. Остальное делают наши механические помощники.

          Научно-технический прогресс — это величайшее благо. Но только благо это имеет и оборотную сторону. Рассказывая о победах над природой, Ф.Энгельс напоминал, что "каждая из этих побед имеет, правда, в первую очередь те последствия, на которые мы рассчитывали, но во вторую и третью очередь совсем другие, непредвиденные последствия, которые очень часто уничтожают значение первых". В нашем случае непредвиденные последствия оказались в том, что значительная часть человечества свой избыток жизненных сил захотела оставить при себе.

          Поговорите с медиками. Люди в белых халатах отмечают взрыв сердечно-сосудистых заболеваний. В сегодняшнем мире эти болезни стали главной причиной смертности населения. Мировые войны и моры не убили столько людей, сколько свели на тот свет инфаркты, инсульты и гипертония. Эти болезни крадут радость. Отравляют жизнь. Делают нас инвалидами. Куда ни пойди, повсюду встретишь людей, у которых колет сердце и гудит в висках — тех, кто постоянно сосёт валидол и замирает на месте, почувствовав стеснение в груди. Болезнь повесила над ними свой дамоклов меч. Как же отвести эту неожиданную беду?

          Неожиданную потому, что наши предки её почта не знали. В прошлом веке хотел человек того или не хотел, но за водой он ходил. В тяжёлой бадейке тащил её из колодца. Ездил за дровами в лес. Пилил лес, махал топором. Грузил брёвна на подводу. Подолгу работал колуном. Короче, куда ни глянь, везде его ждал физический труд.

          А что требуется от нас, чтобы снабдить себя водой и теплом? Отвернул кран — вот тебе и вода. Паровое отопление работает само собой. А если хочешь сварить обед — только чиркни спичкой, поднеси её к горелке, и будет огонь.

          Освобождается время, остаётся неиспользованная энергия — те самые 500, 1000 или 2000 килокалорий, которые некуда девать. Человеку бы содрогнуться, задуматься, взять в руки гантели или пойти побегать на стадион. А он вместо этого берёт в руки газету и, довольный, разваливается в кресле.

          Физиолог Дюбуа-Реймон написал: "Упражнение мышц — это усовершенствование человека". Если же мышцы бездействуют, превращаются в мёртвый груз, то в наказание на человека накидывается болезнь. На языке медицины она имеет несколько названий: гиподинамия, гипокинезия и др. Ходишь по улицам, заглядываешь к знакомым, и столько тебе встречается больных ею, что оторопь берёт.

          Ради преодоления каких-нибудь трёхсот-пятисот метров люди в городе терпеливо ждут троллейбус или трамвай. Они устраиваются в очереди у лифтов и как чёрт ладана боятся верхних этажей в пятиэтажных домах, потому что лифт там не предусмотрен, а ноги у рьяных почитателей механизации, увы, на четвёртый этаж их уже не несут.

          Стоячая вода зацветает, мутнеет, покрывается ряской. Так и человеческий организм. В сосудах спортсмена кровь течёт, как горная река, его сердце неутомимо, а движения быстры, ловки и точны. Но стоит человеку остановиться, застояться, забыть вкус пота и чувство усталости, как его организм сразу начинает покрываться своеобразной плесенью. И старт данного процесса часто даётся ещё на заре туманной юности.

          Физическое воспитание детей до восьми лет... Если понадобилось бы изобразить его на карте, то пришлось бы рисовать белое пятно. Людей, которые в этом деле понимают толк, можно пересчитать по пальцам.

          И всё-таки дошколятам повезло. В детстве на одном месте не усидишь. Ребёнок — он словно ртуть. Для него нет радости без движения и игры. Посади его в четырёх стенах, и бедное дитя зачахнет. Но взрослые — молодцы. Они ребёнка не запирают. Правда, помочь ребятишкам освоить азбуку физкультуры они тоже не спешат, но (и на том спасибо) хоть не мешают им получать свою долю ловкости, резвости, выносливости, так сказать, "естественным путём".

          Однако не всё коту масленица. В семь-восемь лет физиологическая потребность в движении вдруг наталкивается на глухую стену — ребёнок идёт в школу. Взрослых словно подменяют. Теперь, когда Витя или Коля уже не просто мальчики, а ученики, взрослые болезненно реагируют каждый раз, когда ребятам вздумается побегать, порезвиться, поиграть. Теперь законными признаются все потребности детей, кроме одной — потребности в движении.

          По утрам ребёнок 4-5 часов сидит в классе. Затем приходит домой и садится за уроки. Если он час-другой пересидит, то его даже похвалят. Если же сорвётся и убежит во двор, то получит нагоняй. Так всё и идёт. Мир спорта, соревнований остаётся где-то в стороне.

          Жажда игры, азарта, движений, быстроты заложена в ребёнке самой природой. Только в отличие от поэтического таланта её можно раздуть, а можно и погасить.

          Ретроградов никто не сеет. Они сами растут. С них спрос небольшой. Другое дело — наука о физическом воспитании. Что рекомендует она?

          Сколько должно быть уроков физкультуры в неделю? Заносить физкультурные отметки в аттестат зрелости или нет? Дебаты на эту тему шли и 20 лет, и 10 лет, и год тому назад. Злополучная отметка побывала в аттестате, успела его покинуть и снова вернуться.

          Но на школьном фронте по-прежнему без перемен: в крови у детей понижено содержание эритроцитов, гипокинезия тормозит рост, ухудшает детское зрение... Напрасна надежда, что жертва оправдана, ибо умственное развитие зато, дескать, быстро идёт вперёд. Нет, физическое и духовное неразделимо: умственная работоспособность страдает от гипокинезии точно так же, как и физическая. Выход один: физкультура должна пронизывать весь день школьника, проникать во все клетки его организма, как проникает в них живительный кислород.

          Нужны смелые решения, а не черепашьи шаги. Больше десяти лет назад эстонские учёные подали нам всем пример. Обнаружив, что три четверти таллинских школьников страдают от хронического двигательного голодания, они решились на далеко идущий эксперимент. Ребята стали заниматься физкультурой не один-два, а шесть часов в неделю.

          "Ишь, куда хватили! Не много ли?" — могут задать вопрос. Нет, не много. В самый раз. Исследования показали, что норма ниже этого уровня опускаться не должна.

          Эксперимент себя оправдал. Здоровье ребят окрепло. Они стали реже болеть. Даже на вид стали бодрее, веселее. Вверх пошла и успеваемость.

          Эти результаты были получены двенадцать лет назад. А воз и ныне там.

          Правда, сейчас появилась реальная надежда на существенный сдвиг в лучшую сторону: введён новый комплекс ГТО. Он становится программной и нормативной основой физического воспитания школьников. Остаётся пожелать ему большого успеха.

          ...Дети растут быстро... Им хочется ринуться в гущу спортивной борьбы, самим пощупать и попробовать на зуб, что такое спорт. Но как это сделать?

          Чтобы стать конькобежцем, нужен как минимум каток. Для плавания требуется бассейн. Для волейбола — площадка. А где они? Где свести знакомство со спортом будущему чемпиону? Негде. Даже в квартале новостроек, чтобы прописать спорт, нужно иметь семь пядей во лбу. Жилплощадь для него, увы, блистательно отсутствует.

          Все ли знают, что каждому новосёлу в дополнение к жилой площади причитается ещё один квадратный метр так называемых "плоскостных спортивных сооружений"? Таковы нормы, из которых исходят проектировщики. Негусто, конечно. Но вполне достаточно, чтобы выйти после учёбы или работы во двор и поиграть в мяч. Ведь теоретически нормы означают, что, например, рядом с пятиэтажным четырёхподъездным домом полагается иметь свыше двухсот сорока квадратных метров плоскостных спортсооружений. Но только если вы новосёл, не надо спешить высовываться в окно, чтобы убедиться, так ли оно на самом деле. От проекта до объекта путь ух какой некороткий... Путь, на котором мы уже потеряли десятки тысяч полагающихся нам спортплощадок.

          Бывает, что они отсутствуют уже в проекте. С самого начала. Например, когда проектировщик вынужден "влезать" в уже застроенный квартал. Причём нередко он "влезает" не куда-нибудь, а прямёхонько на существующую спортплощадку. Но это не типично. Бывает, но нечасто. Основные же потери лежат на совести строителей. А всё почему? А всё потому, что спортплощадки, предусмотренные проектом, в смете подчас даже не упоминаются. Так сказать, "пребывают в сфере благих намерений". И даже если площадка, назло всем врагам, всё же появляется на свет, то её век не бывает долгим. Уплотнение кварталов и разного рода переделки (озеленение, земляные работы, прокладка труб и др.) ликвидируют их одну за другой.

          Возникает вопрос: куда смотрят приёмочные комиссии? Ведь они не должны принимать неготовые к сдаче объекты. По идее, да, не должны. Однако на практике всё обстоит по-другому. Когда приближается срок сдачи дома, вышестоящие организации нередко подписывают список дефектов, с которыми дом милостиво разрешается принять. Эта практика за долгие годы успела превратиться в дурную традицию. За списком недоделок даже утвердилось особое название — "братская могила". Разумеется, всегда оговаривается, что дом принимается в виде исключения и все недостатки подлежат устранению в кратчайший срок. Слова, слова... Сдав дом, строители быстрёхонько переходят на другой объект, и ни постами, ни молитвами никаких площадок вы у них уже не выбьете. Дудки!

          За брак можно даже благодарность заслужить. Например, если делать его под флагом удешевления строительства. Это означает, что вместо площадок "удешевители" оставляют после себя пустыри, внутренние водостоки заменяют наружными (как у бабки на хуторе) и вносят прочие самобытные усовершенствования в процессе нормального строительства. Слово "удешевление" действует, увы, как магический талисман: строителям всё сходит с рук.

          Но во что обходится подобная экономия? Спортплощадка, сооружённая не в процессе строительства, а после его завершения, стоит в полтора-два раза дороже. Иными словами, там, где мы должны были заплатить 1 рубль 67 копеек (это стоимость квадратного метра баскетбольной площадки), мы тратим потом 3 рубля 34 копейки. Экономия хоть куда...

          О качестве площадок тоже можно написать целый трактат. А можно выразиться и короче: чёрт ногу сломит. Одна такая площадка находится неподалёку от моего дома. Только что прошёл дождь. Добрая половина площадки скрылась под водой. Мальчик в резиновых сапожках, стоя посреди "моря", пускает кораблик. Другой, у которого резиновых сапожков нет, с завистью смотрит на него, стоя на берегу. Стало быть, так называемые "плоскостные сооружения" на самом деле не такие уж плоские. Мало того что спортплощадки часто не строятся вообще, но и построенные, они отличаются таким скверным качеством, что выпускать на них ребят надо ещё решиться. Выбоины, неровности, отсутствие специального покрытия — всё это непременные принадлежности почти каждой из них. Определённых стандартов ведь не существует. Чаще всего строители выравнивают землю бульдозером, приглаживают катком — и делу конец. После первого же дождя такие "сооружения" превращаются в глиняный кисель.

          Здравый смысл подсказывает, что сооружение спортплощадок надо поручать специализированным строительным организациям. Право, не такое уж это и простое дело (тут предполагается использовать и дренаж, и сложные смеси, и особые способы покрытия), чтобы за него мог браться любой несведущий человек. Пусть даже и строитель.

          А вот ещё проблема — дворовый спорт. Ведь даже в крупных центрах он существует на птичьих правах. А разве это правильно? Несколько лет назад очень снисходительному обследованию (стоят два столба — считай, есть волейбольная площадка) подвергся богатый новостройками и относительно благополучный Первомайский район Москвы. И что же? Оказалось, что плоскостными спортивными сооружениями он обеспечен только на 37%. При норме 6,2 квадратного метра на одного школьника фактически имеется лишь 0,52 квадратного метра. Это почти в 12 раз меньше, чем требуется. Что изменилось с тех пор? Очень немногое.

          Правда, в последние годы дворовый спорт взял под свою опеку комсомол. И это очень хорошо. Уже несколько лет проводятся соревнования дворовых команд на призы клубов "Кожаный мяч" и "Золотая шайба", комсомольцы регулярно выходят на субботники и воскресники по строительству дворовых спортивных и игровых площадок. Однако только силами комсомольцев, общественности решить в полной мере эту весьма сложную проблему невозможно. Нужно добиться, чтобы все строительные организации, все учреждения и ведомства, которым это положено, строго выполняли уже имеющиеся на сей счёт постановления, выполняли точно, в срок и в полном объёме.

          А как используется уже имеющаяся спортивная база? Я не открою Америку, если напишу, что коэффициент полезного действия всех наших спортивных сооружений меньше, чем у паровоза. Но в железнодорожном транспорте активно бьются над повышением к.п.д. своих локомотивов, и вот на смену списанным на металлолом паровозам пришли тепловозы и электровозы, уже испытываются газотурбовозы, обладающие ещё более высоким к.п.д. — а в спорте дело стоит на месте или движется вперёд черепашьими шагами...

          Пока суд да дело, ребята растут. И куда как часто бывает, что выходит парень в пустой двор, а там царство пенсионеров и малышей, которые лишь недавно научились ходить. Парень просто лишний у себя во дворе. Да и на стадион не всегда попадёшь, и в секцию не принимают. При другом повороте дел парень мог бы привыкнуть к жаркой атмосфере спортивной борьбы. А вместо этого он привыкает к сигаретному дыму. Спортивное учреждение ещё надо найти, а вот табачные киоски растут повсюду как грибы. Парень бы показать себя на спортивной площадке, а вместо этого он топчется на танцевальной. И спорт помаленьку забывается, как наивная мальчишеская мечта. В 15-16 лет парень привыкает стойко держаться в стороне от всяких игр и соревнований. Он смотрит на играющих, но сам на площадку уже не пойдёт, потому что перед ним уже вырос психологический барьер. Парень боится собственной неловкости, боится показаться смешным.

          А парень этот мог стать вторым Брумелем или Тальтсом. Но он уже привык к мысли, что ему спорт недоступен. И, дескать, лучше пойти на танцы, чем потеть на тренировке. Лучше выпить рюмку водки, чем соблюдать режим.

          Пусть я немного утрирую, сгущаю краски. Но такое случается, и нередко.

          Идёшь домой с работы, смотришь — стоят у пивного ларька молодые красивые ребята, тянут "Жигулёвское", толкуют, кто кому и на какой минуте забил. Нет, они не пропойцы, не алкаши. Они нормально учатся. Работают. Воспитывают детей. И всё-таки как им далеко до тех ребят, которых я привык видеть в спортивных залах... Там бронзовые тела, крепкие мышцы. Здесь же — только крепкие напитки. А крепкие напитки, как известно, создают слабых людей.

          Как же так получается? Ребята в самом соку, а у них уже жирок, мышцы слабые, брюшко понемногу сползает на ремень. Иные бодрятся. Мол, мы хоть куда. А попробуют поспеть на отходящую электричку — так потом дышат, словно хватили расплавленного свинца...

          О них не пишут. Слишком их много, чтобы писать. А надо. Мы ведь в ответе за них. Они наши родственники, соседи, знакомые, друзья. Не стоит делать вид, что их нет. Современного восемнадцатилетнего парня уже поздно приглашать на игровую площадку или в спортивный зал. И не только потому, что в этом возрасте ему трудно рассчитывать на успех. Дело в том, что, по всей видимости, парень уже просто не захочет туда пойти. А если и пойдёт, то вряд ли задержится там надолго, потому что мир его интересов уже сложился. И спорт в этом мире — инородное тело.

          О том, как проходит реакция отторжения, расскажет любой тренер, работавший с великовозрастными учениками.

          Поэтому-то прививать мальчишке вкус к спортивной борьбе надо гораздо раньше — в 8-10 лет, когда стремление двигаться, бегать, прыгать, играть у ребёнка так же естественно, как желание дышать. Выведи ребят на спортплощадку, дай мяч, и они будут играть с азартом, достойным Олимпийских игр. Не беда, если потом парнишка поменяет волейбол на бокс, а вместо бега начнёт заниматься штангой. Главное уже будет сделано: в человеке появится спортивный дух — святая святых, стержень характера, без чего невозможен ни один атлет, какой вид спорта он ни представлял бы. Будет выработана привычка регулярно тренироваться. Такая же крепкая, как привычка по утрам чистить зубы и умываться.

          А что мы делаем? Мы упускаем момент. Медлим. Тянем время. Именно для 8-10-летних ребят, нашей надежды на будущее, мы не делаем ничего, что открыло бы им дверь в настоящий спорт. Чтобы стать конькобежцем, нужен каток. Чтобы играть в волейбол, нужна площадка. Где они? Где свести знакомство со спортом будущему чемпиону? Как я уже писал, наши дворы — это царство пенсионеров и дошколят. Спорт же забился в такой угол, что его и не видать.

          В жилищных массивах сотни, тысячи детей собраны в одном месте. А до такой должности, как домовый тренер-организатор, мы почему-то додуматься никак не можем. В итоге даже на существующих площадках чаще всего стоит мёртвая тишина.

          Проблем здесь непочатый край. Мы о них чаще всего молчим. А если и говорим, то скупо, мимоходом. Зато сколько тысяч слов мы посвятили бразильскому футболисту Пеле...

          Школы, дворы — вот откуда, по-моему, должна начаться работа по омоложению нашего спорта. Именно во дворах и школах берут своё начало все наши удачи и неудачи. Именно с дворов и школ нужно начинать разговор о триумфах грядущих лет...

          Нельзя забывать и ещё об одной категории людей. Уже не юнцов, но далеко и не стариков. Однако у жизни одни мерки, а у спорта — другие. Тридцатилетний парень здесь, по нынешним понятиям, как раз "старик". И бесполезно доказывать, что человек, как говорится, "в самом соку". В секцию его уже не возьмут. "Тридцатилетний новичок" — поставленные рядом, эти два слова у любого тренера вызовут только смех.

          Чтобы стать спортсменом, надо пройти довольно строгий отбор. Посмотрите на баскетболистов. Почти все они ростом под потолок, длиннющие и долгорукие. Типаж тут выражен предельно ясно. Хочешь стать хорошим баскетболистом, будь похож на них. Иначе удачи не видать. У таких дядей низенький крепыш будет лишь бегать под ногами и напрасно махать руками. Мяча ему не видать как своих ушей. Кто виноват? Никто. Таковы требования этого вида спорта.

          Нечто подобное происходит и в других видах. Здесь тоже есть свой типаж. В него нужно вписаться. И не у всех это получается.

          Так происходит деление на счастливчиков и на тех, кому не повезло.

          Золотые крупинки — в копилку, пустую породу — в отвал? Так? Нет, не так. Не будем забывать, что речь идёт о людях. И высокий человек, и низкий, и полный, и тонкий — все они нуждаются в крепком здоровье, бодрости, высокой работоспособности. И люди, перенёсшие болезнь, и зимовщики, запертые лютым холодом в четырёх стенах, и жители глубинки, где, к сожалению, ещё не везде имеются спортивные залы и опытные тренеры. Ну а если кто-нибудь из них вольно или невольно оказывается за бортом физкультурного корабля, то, значит, случилось ЧП. Мускульной недостаточности в наш механизированный век надо опасаться не меньше, чем недостаточности сердечной.

          Мы много говорим о важности физического развития, о работе над собой, о том, что физические упражнения необходимы в первую очередь тем, кто отстал в своём развитии, стал жертвой болезней или несчастливого стечения обстоятельств. А много ли мы делаем, чтобы помочь таким людям? Мало. Непростительно мало. И остаются люди вне спорта, наедине со своей неразвитостью, хотя при другом повороте дела вполне могли бы втянуться в регулярные тренировки, сдать нормы комплекса ГТО, выполнить разрядные нормативы. Нужно только помочь им сделать первый шаг, создать базу для дальнейшего движения вперёд.

          Программа нашей партии ясно и чётко формулирует задачи в области развития физической культуры: надо поощрять все виды массового спорта и физической культуры.

          В связи с этим не могу не вспомнить об упражнениях с отягощениями. Весьма популярные и любимые в народе, они вместе с тем часто (и несправедливо) остаются в тени.

          Задумаемся над таким фактом. Каждый месяц наша торговая сеть продаёт сотни тысяч гантелей, гирь, эспандеров и других атлетических снарядов. А на руках их находится столько, что трудно и сосчитать. Числа получаются просто астрономические. Стало быть, желание заниматься силовыми упражнениями у людей наблюдается большое. А вот где это желание можно на современном уровне осуществить? Где секции, в которых велась бы подобная работа? Их можно по пальцам пересчитать. А где получить информацию, как с наибольшей пользой упражняться? Негде.

          Получается, что сотни тысяч людей остаются, как говорится, "тет-а-тет" кто с гирей, кто со штангой и вынуждены полагаться исключительно на себя. Думается, помочь им — значит, совершить благое дело.

          А ведь это замечательно, что люди не хотят мириться с хилостью и неразвитостью, что они берут в руки отягощения и упорно заряжают мышцы силой и выносливостью.

          Но часто им говорят — это вредно. При выполнении силовых упражнений нельзя глубоко дышать. Поэтому, мол, силовые упражнения вредны.

          Как часто мы слышим "дыхательные советы", сводящиеся обычно к одному — дышите глубже, не задерживайте дыхание. Даже при элементарных движениях (например, при сгибании и разгибании рук в локтях) иные методисты не преминут дать совет: при сгибании делайте вдох, при разгибании — выдох. Поэтому в спортзалах, на зарядках в санаториях, при занятиях лечебной гимнастикой сплошь и рядом имеет место неоправданная гипервентиляция лёгких. Почему неоправданная? Да потому, что, вопреки расхожему мнению, фундаментальными научными трудами абсолютно точно доказано, что искусственная гипервентиляция ведёт только к ухудшению кровоснабжения сердечной мышцы и головного мозга.

          Пора пересмотреть привычные, но ошибочные взгляды. Дыхание в организме регулируется автоматически. Нет никакой необходимости специально обращать внимание на фазы вдоха и выдоха. Организм сам приспосабливается к работе, как это происходит (и довольно неплохо) в боксе и плавании, в беге и атлетизме. Если же, несмотря ни на что всё же пытаться во всех случаях жизни — на беговой дорожке, на гимнастических снарядах и т.д. — скрупулёзно выполнять советы вроде пресловутого "дышите глубже", то ничего хорошего из этого не выйдет.

          Особенно противопоказана гипервентиляция перед значительными мышечными напряжениями. Например, гипервентиляция перед подъёмом штанги зачастую приводит к потере сознания.

          А вот ещё одна псевдоопасность такого рода. Силовая работа, дескать, быстро развивает мускулатуру, а сердце тем временем в развитии отстаёт. Появляется, мол, дисгармония в развитии: сердце уже не в силах снабжать кислородом наросшие мышцы.

          Но на самом деле сердце — тоже мышца, которая работает в унисон со всей остальной мышечной массой.

          Профессор И.А.Аршавский сравнил продолжительность жизни одинаковых по весу, но разных по двигательной активности животных и выяснил, что чем активнее работают мышцы, тем больше относительный вес сердца, тем продолжительнее жизнь.

          У кролика вес сердца составляет 0,3% к весу тела, а число сердечных сокращений в минуту — 250. У зайца соответственно — 0,9 процента и 140. Кролик живёт 5 лет, а заяц в 3 раза больше — 15 лет.

          У летучей мыши, производящей большую мышечную работу, сердце в 2 раза больше, чем у домовой мыши, живущей в тесных норках. Домовая мышь живёт 2 года, а летучая — в 10-15 раз дольше.

          Хорошо развитая мускулатура для сердца не обуза, а надёжный помощник. Напрягаясь, она проталкивает кровь по сосудам, как насос (отсюда и выражение "второе сердце"). Расслабляясь, как губка, впитывает кровь.

          Впрочем, вряд ли стоит так подробно останавливаться на этом вопросе. Ответ на него дан ещё три четверти века назад самим "отцом русской атлетики" доктором В.Ф.Краевским, который написал:

          "Одна немецкая газета утверждает, что занятия атлетикой выводят весь организм вообще и в особенности сердце из состояния необходимого физиологического равновесия: атлеты, прекратившие свои занятия, становятся жертвами ожирения, а потому занятия атлетикой вредны.

          Уже очень, очень много лет слежу я за развитием спорта и атлетики. Почти целых 15 лет мне приходится иметь дело с атлетами на практике, и заявление этой немецкой газеты я с уверенностью могу отнести на счёт умозаключений кабинетного учёного.

          Сколько мне ни приходилось наблюдать атлетов и людей, стремящихся развить свои физические силы, мне ни разу не пришлось констатировать вреда от атлетических занятий."

          Причины этого доктор Краевский объяснил следующим образом:

          "...При обыкновенных условиях все части человеческого тела развиваются одинаково. Сердце развивается параллельно со всем организмом и по мере общего физического развития вполне может исполнять все требования, какие предъявляет к тому тело."

          Можно и дальше перечислять мнимые опасности, однако, думается, вывод ясен и без того: занятия с отягощениями разумны и полезны и при правильной организации никакого вреда принести не могут. Наоборот. Такие тренировки — источник силы, бодрости и здоровья.

          Беда сейчас не в том, что люди занимаются с отягощениями. Большая беда в том, что слишком много людей не занимаются никакими упражнениями вообще. Поэтому наш прямой долг поощрять и развивать все виды массовой физической культуры. В этом я вижу настоятельное требование времени.

          Надо довести до сознания буквально каждого человека, что физкультура — это средство сохранить здоровье, продлить жизнь, это залог того, что прожить свой век можно активно и счастливо. Мы должны убедить в этом каждого члена нашего общества.

          В самом деле, до чего это просто — открытая форточка, пара не слишком тяжёлых гантелей и работа для здоровья, которая при всей её утомительности всё же гораздо приятней, чем бесконечные визиты к врачам, тусклые часы и дни, когда человек существует, а не живёт. Если раньше можно было утешаться тем, что болеют в основном люди пожилые (дескать, возраст берёт своё), то теперь в компанию старичков всё чаще попадают люди сравнительно молодые. Да, нам бросает вызов неприятный факт: многие болезни, особенно связанные с сердечно-сосудистой системой, значительно "помолодели". Похоже, что одна медицина уже не в состоянии и дальше теснить болезни и старость, если только... если только на помощь ей не подоспеют физкультура и спорт. Без этих могучих союзников надежды на победоносное наступление мало.

          Современному человеку пора с корнем вырвать благодушную мысль о том, что физкультура — дело в основном для молодых ребят. Дескать, можно ею заниматься, а можно и не заниматься.

          — Что вы мне твердите о физкультуре? Что за мода? — удивлялся один мой знакомый. — Я не коллекционирую марки. И живу, не помираю. Я не развожу кактусы. И живу. Я не бегаю рысцой по улицам и опять же, представьте себе, живу. Между прочим, неплохо себя чувствую.

          — До поры до времени.

          — Разве ваша физкультура обязательна для всех?

          — Да, буквально для всех, чья ежедневная порция движений ниже биологически необходимой нормы. Без воздуха человек не проживёт и нескольких минут. Без пищи он протянет несколько недель. Без движений, без активной мускульной работы можно жить годами. Но в конечном счёте гиподинамия — мускульный голод — убивает так же верно, как голод обычный или тяжёлая болезнь.

          — Но мы же работаем, ходим по улицам, хлопочем по хозяйству...

          — Отчасти это нас выручает. Тем не менее, если мы годами не выполняем двигательную норму, эта нехватка, накапливаясь, отравляет наш организм, словно яд. А мы, вместо того чтобы принимать меры, сами подставляем себя под удар — переедаем, не умеем отдыхать, активно отдыхать, плывём по жизненному течению, безвольно бросив вёсла.

          — Разве это не естественно, что каждый человек стремится себя беречь?

          — "Себя беречь", "сохранять энергию"... А в итоге — болезни, инвалидность. Человечество каждодневно тысячами жизней расплачивается за такой "покой".

          — Как же быть?

          — Всё очень просто. Нужно ходить. Бегать. Плавать. Упражняться с отягощениями. До пота. До усталости. Пока не почувствуешь себя бодрым, здоровым, полным сил.

          "Особое значение в наши дни, — пишет директор Института кардиологии профессор И.К.Шхвацабая, — и прежде всего в экономически развитых странах, приобретает физическая инактивность, детренированность человека. Она приводит к тому, что поглощённые нами калории сжигаются не полностью, что не расходуется холестерин, сужается просвет сосудов, повышается сопротивляемость току крови. У человека развивается атеросклероз — неизбежный спутник всех заболеваний сердечно-сосудистой системы, который поначалу может долго не проявляться, молчать. В итоге повышается артериальное давление крови, развивается артериальная гипертония, в условиях которой сердцу приходится справляться с повышенными нагрузками. А оно к ним не готово: вынужденное перекачивать прежние объёмы крови, сердце начинает работать на пределе своих возможностей. Нетренированная, "ленивая" сердечная мышца справляется со своими обязанностями всё хуже и хуже, тем более что всё это параллельно сопровождается перебоями в снабжении кровью и самой мышцы сердца. Отсюда уже недалеко до стенокардии и других проявлений ишемической болезни".

          "Нужна гимнастика, — справедливо считает и действительный член АН УССР, специалист в области операций на сердце Н.М.Амосов, — которую будут делать люди сами. Нужна система, которая обеспечила бы значительную физическую нагрузку. Вопрос не в том, какие упражнения выбрать, но в том, сколько выполнять этих упражнений, в каком темпе, с каким усилием. Здоровый человек должен делать от 800 до 1000 движений в течение 20-30 минут, с большим усилием, в быстром темпе. Обязательно до одышки, до пота. Отдохнуть минуту, когда станет трудно дышать, а потом дальше, до завершения комплекса. Для сердца не важно, какие движения в зарядке. Была бы нагрузка".

          Прав Амосов и в том, что получить свою биологически необходимую дозу нагрузки не так-то легко. Приходится расплачиваться временем, которого и без того обычно не хватает.

          Утренняя гимнастика помогает быстро перейти от сна к бодрствованию. Но не более того. Бегать? Я — за. Бег, безусловно, полезен. Но им можно заниматься отнюдь не всегда и не везде. Чтобы пробежать трусцой 15-20 км, потребуется несколько часов. А где их взять? Поэтому, не отрицая пользы бега, я всё же отдаю предпочтение упражнениям с отягощениями. Стоит взять в руки те же гантели, как энергетическая цена движений сразу возрастёт в несколько раз. Одну и ту же нагрузку (если взять за точку отсчёта аналогичные упражнения без отягощений) человек получит не за 3-4 часа, а всего за 40-60 минут.

          Расход энергии в наибольшей степени зависит от количества повторений. Чтобы увеличить его ещё больше, надо вовлекать в работу крупные группы мышц. Одно дело, когда человек заставляет работать, к примеру, сгибатели кисти, и совсем другое, когда акцент переносится на работу массивных мышц спины, бёдер, груди. Для таких упражнений удобнее всего штанга.

          Вот удельный расход энергии (кал/кгм) в некоторых из них: тяга широким хватом — 83,5, приседание со штангой на плечах — 88,5, приседание со штангой на груди — 126, жим со стоек — 214, жим лёжа — 215.

          Я учитываю, что на некоторых осторожных товарищей от одного слова "штанга" может напасть страх. За этим словом им видится громоздкий, неподъёмный снаряд с полным набором "блинов". "А если надорвусь? А если грыжу получу?" Но я же никого не призываю с места в карьер устанавливать тяжелоатлетические рекорды. Речь идёт всего лишь о работе для здоровья, о простых и легко выполнимых упражнениях, доступных всем. Ведь штанга может "тянуть" не только 230 кг, но и 50, 40, 25 кг. А это коренным образом меняет дело. Любой человек может подобрать себе такой вес, который соответствует его возрасту, полу, физической подготовке.

          Странно, что люди, подчас боящиеся "мягкого" бега трусцой, бегут во все лопатки, опаздывая на работу или догоняя отходящий трамвай. Они боятся лёгкой домашней штанги, вес которой можно легко регулировать, и в то же время храбро подставляют спину под многопудовый холодильник, тащат его на пятый этаж. Согласитесь — тут уж работа идёт без всякой подготовки, дозировки и страховки...

          По-моему, планомерные тренировки, продуманные занятия всё-таки лучше, чем такие случайные, не поддающиеся контролю и потому опасные "подвиги силы". Уж если где и есть риск надорваться хилому человеку, так это именно в подобных ситуациях, когда хочешь не хочешь, можешь не можешь, а тащи. Тренировка же ничего, кроме пользы, не приносит.

          Когда нагрузка (в том числе и тренировочная) начинает переходить через привычные, через установившиеся границы, появляется усталость, одышка, выступает пот. Движения становятся тяжёлыми, хочется остановиться и передохнуть...

          Но если останавливаться каждый раз, когда о себе дают знать первые признаки усталости, то не станешь ни выносливее, ни сильнее.

          В этом смысле между спортом и физкультурой принципиальной разницы нет. Просто в спорте несравненно выше нагрузки. Тем не менее, работа для здоровья также требует проявления определённых волевых усилий и преодоления неприятных ощущений. И чем больше результаты, которых надеется добиться человек, тем большей силой воли, настойчивостью, упорством он должен обладать. Чем больше отдашь, тем больше и возьмёшь.

          Тренировочные нагрузки молодых атлетов весьма напряжённы, интенсивны и сложны. Счёт в них ведётся на многие часы усилий и на десятки тонн. Такие занятия требуют полной самоотдачи и строятся по законам спортивной тренировки.

          А как быть людям в "популярном" возрасте — от 30 до 50 лет, у которых сидячая работа или малоподвижный образ жизни? Ведь за ним, как за ширмой, прячутся сердечно-сосудистые и прочие недуги. Я рекомендую им следующее.

1. Сдавайте нормы ГТО. Осваивайте новые спортивные навыки.

2. Проходите в день не меньше пяти километров. В хорошем темпе. Чтобы ноги чувствовали работу. Ваша спешка не будет бесцельной. Помните: вы спешите вдогонку за своим здоровьем.

3. Выходные дни посвящайте активному отдыху: отправляйтесь в туристские походы, бегайте на лыжах, играйте в мяч. Если в конце дня мышцы нальются усталостью, значит, вы хорошо выполнили свою задачу.

4. Каждый день по 15-30 минут упражняйтесь с отягощениями. Начинайте с ходьбы и бега на месте, затем должна идти разминка — несколько энергичных движений (приседаний, наклонов, вращений туловищем и т.д.). Затем проделайте 5-6 силовых упражнений. Число повторений — 6-8. Вес подберите такой, чтобы последние 1-2 повторения давались с трудом. Число подходов — от двух до трёх.

          Я убеждён, что если силовые упражнения станут в вашем доме постоянными жильцами, то болезни никогда не осмелятся постучаться к вам в дверь.

          У силовой тренировки сегодня множество друзей. В солдатской казарме и матросском кубрике, на полевом стане и в городской квартире — везде можно увидеть самый разнообразный атлетический инвентарь. От скромного резинового бинта, который, собираясь в командировку, можно легко сунуть в карман, до дорогих, сверкающих никелем штанг, приобретаемых в складчину любителями "железной игры".

          Силовая тренировка — это мост, ведущий в спорт, мост, перекинутый через хилость, физическую неразвитость, неуверенность в себе. Конечно, юноша, который у бойких сверстников вызывает смех своей цыплячьей шеей, немощными руками и неловкими движениями, думает вовсе не о рекордах и пьедесталах почёта. Ему хочется просто быть не хуже людей — уметь уверенно подтянуться раз этак десять подряд, чувствовать силу в руках и ногах, не робеть, когда задорный одногодок вызывает на спортивный спор...

          Тренировка с отягощениями делает человека неузнаваемым. Дело не только в том, что тело наливается силой, становится крепче и мощней. Не менее важно и другое: вместе с мускулами закаляется характер, крепнет воля, появляется привычка к тяжёлому, упорному труду... А человеку, закалённому напряжёнными тренировками, привыкшему ощущать вкус солёного пота на губах, найти себя в спорте не так уж и трудно.

          Характерно, что в новом комплексе ГТО, введённом 1 марта 1972 года, заметно увеличился удельный вес упражнений из арсенала силовой тренировки: здесь и подтягивание на перекладине, и лазание по канату (ступень "Смелые и ловкие"), и подъём силой из виса в упор, и отжимания в упоре лёжа (ступени "Спортивная смена" и "Сила и мужество"), и толчок штанги (ступень "Физическое совершенство"), и другие силовые упражнения. Вот и получается, что силовая тренировка готовит человека непосредственно к сдаче ряда норм ГТО. А когда успешно сданы знакомые, хорошо освоенные упражнения, то появляется вполне понятное желание и дальше не ударить в грязь лицом. Конечно, подчас приходится серьёзно поработать, прежде чем станет доступным очередной норматив, однако уверенность в себе уже появилась, а трудность задачи только подстёгивает упорство.

          Сдать нормы комплекса ГТО — это долг каждого молодого человека. Силовая тренировка поможет успешно справиться с этим делом. Заодно человек попробует свои силы в беге и плавании, в прыжках и стрельбе, в велосипедных гонках и ходьбе на лыжах. И если у него есть склонность к какому-либо виду спорта, то старты ГТО помогут ему сделать окончательный выбор, найти себе вид спорта по душе. Остальное зависит от его упорства. Впрочем, если человек несогласен оставаться хилым и неразвитым, если его не испугала тяжёлая атлетическая тренировка, если, добившись первых успехов, он вышел на старты ГТО, чтобы завоевать почётный физкультурный значок, то, значит, эти замечательные качества у него уже есть. Доброго ему пути в большой спорт!

          Ну а теперь вернусь в тот далёкий день, когда состоялась моя первая встреча со штангой. С утра мы с Чичковым собрались, как на парад. Когда пряжка ремня солнечно засверкала, а складка на клёшах стала острей ножа, Боря в последний раз осмотрел меня со всех сторон и, чётко печатая шаг, мы направились в клуб моряков.

          — А примут? — в последний раз усомнился я.

          — Положись на меня, — уверенно ответил Чичков.

          Мы пришли в зал. На меня никто не обратил внимания, и, примостившись на низенькой скамеечке, я стал наблюдать за тренировкой.

          Ребята (многие из них уступали мне и в росте, и в весе) толкали штангу. Весила она килограммов девяносто. Я загорелся.

          — Можно, я попробую поднять?

          Тренер Валентин Лебеденко спросил:

          — А ты когда-нибудь брался за штангу?

          — За настоящую не брался, — чистосердечно признался я.

          — Тогда не надо. Это слишком большой вес.

          — Я только попробую. Ну разрешите. Один раз.

          — Ну давай, толкай, если невтерпёж.

          Как был в форменке и клёшах, я вышел на помост. С трудом взял штангу на грудь, поднатужился, а поднять от груди так и не смог. Разозлился. Занервничал. Покраснел.

          — Разрешите, я сделаю ещё одну попытку?

          — Только, чур, в последний раз.

          И опять неудача. Что за чёрт? Ребята в секции на вид ничуть не сильней меня, но девяностокилограммовый снаряд поднимают без особых проблем. А я не могу.

          Нет, надо попробовать ещё раз.

          — Хватит, хватит! — остановил меня Лебеденко. — Вижу, сила есть. Надо тренироваться. Тогда будешь поднимать.

          — Но я должен её поднять.

          — Как-нибудь потом.

          — Последний раз, честное слово!

          — Настырный ты, морячок... Ну ладно. Давай! Уговорил.

          И с третьей попытки (от напряжения по всему моему телу волной прошла дрожь) я толкнул свои первые в жизни девяносто килограммов. С тех пор, как только выдавался свободный час, я шёл на бульвар Ришельё.

          Через месяц у нас появился новый тренер Александр Давыдович Волошин. Мастер спорта. Человек с собственными взглядами на технику и на методику тренировок. Тогда ему было лет тридцать пять. Среднего роста, русый, голубоглазый, он стал мне не просто наставником, но и добрым другом. С тренировок я возвращался в часть с таким чувством, словно побывал дома.

          В 1946 году, потренировавшись всего три месяца, я поехал на первенство Черноморского флота в Севастополь. Помост стоял на открытом воздухе, на пирсе водной станции. Накануне старта я никак не мог уснуть. Встал не выспавшийся, с одной мыслью: что угодно, лишь бы скорей.

          Выступал я в полусреднем весе — в категории 75 килограммов. Боялся, что после предстартовых волнений подъёмы "не пойдут". Этот, выражаясь языком спортсменов, "мандраж" произвёл на меня очень сильное впечатление. Если я знал бы, что мне ещё предстоит пережить в будущем... Но всё обошлось благополучно: я выжал 85 килограммов, вырвал 90, толкнул 115 и с суммой 290 килограммов (на 15 килограммов больше лучшего тренировочного результата) стал абсолютным чемпионом Черноморского флота.

          Узнав о моём успехе, ребята сначала оторопели, а потом принялись поздравлять. Никто не ожидал от меня такой прыти. Тем больше радовались мои друзья. Они мне устроили такой приём, что я готов был тренироваться с утра до вечера, лишь бы доставить им радость от моей победы ещё раз.

          Тренироваться было тяжело. Близилось первенство Украины, а каждое посещение спортзала выливалось в настоящее приключение. Я так втравился в тяжёлую атлетику, что пропускать тренировки уже просто не мог. Когда меня не отпускали, я уходил тайком. В самоволку. Не было сил хоть день прожить без "железной игры".

          До поездки в Киев оставалось всего несколько дней. Однажды, как часто водилось, я сам "уволил" себя в город. Хотелось потренироваться. Проходя мимо оперного театра, я случайно посмотрел в сторону и, о ужас, увидел моего строгого командира, майора Мещерякова. Как ни в чём не бывало он прошёл своей дорогой, а в мою сторону даже не повернул головы. Когда майор проходил в трёх метрах от меня, я затаил дыхание. Но ничего. Кажется, всё обошлось благополучно. Я со вкусом потренировался. Поднял хорошие килограммы. Но когда вернулся в казарму, майор Мещеряков (нет, не обошлось!) вызвал меня к себе и сказал:

          — Рядовой Воробьёв, отправляйтесь на гауптвахту, даю вам двадцать суток ареста. А в следующий раз, даже если будете в самоволке, обязательно приветствуйте своё начальство. Понятно?

          — Так точно, товарищ майор!

          Я повернулся и вышел. Не видать мне Киева как своих ушей. Чтобы не терять времени даром, я занимался на гауптвахте гимнастикой, чем немало веселил стороживших меня матросов. Когда комплекс упражнений подходил к концу, они "с почётом" вели меня на работу — грузить автомашины. Там я получал дополнительную нагрузку. Работа заменяла мне тренировки. Поэтому я старался управляться за троих. Видя, как тёмные пятна пота сквозь робу проступают на моей спине, конвоиры переглядывались и крутили пальцем у виска. Но я только посмеивался в ответ.

          Капля камень точит. По этому принципу действовал и я. Я копил силу, как копят золотой песок. Нетерпение толкало меня вперёд. Мне казалось, что я топчусь на месте, что отдача от тренировок слишком мала. Как бы то ни было, но уже через год после начала занятий я выполнил мастерский норматив.

          Тренировался я регулярно, без пропусков и опозданий.

          Даже "почётная охрана" не могла служить гарантией, что на тренировке я не появлюсь. Ни самочувствие, ни плохая погода, ни праздники не могли меня удержать. Это началось в 1946 году и продолжалось всё время, пока я участвовал в малой, средней и большой "железной игре".

          В 1949 году я демобилизовался. Последний раз бросил взгляд на бухту, на корабли. Один этап в моей жизни закончился, начался новый. Я попрощался с флотом, с друзьями и поехал в Свердловск. Там меня ждала учёба в медицинском институте

и, конечно, штанга, без которой я теперь, наверно, зачах бы от тоски.

          Дни мои текли в заботах и трудах. Днём я держал в руках перо и работал головой, вечером брался за стальной гриф и старательно поднимал штангу, пока руки и ноги не отказывались служить.

          Результаты росли. И с ними росла моя вера в себя. Просыпалось желание помериться силами с лучшими атлетами страны. Я стучался в двери, ведущие в высший спортивный свет. Дни, когда я выходил на помост, были для меня праздничными. Каждый старт становился ещё одним шагом к мечте. Поиски силы — это романтическое и честолюбивое занятие — захватили меня целиком. Слова тут бессильны. Это надо прочувствовать самому. Богач, прибавивший к своему капиталу ещё один миллион, не радуется больше штангиста, поднявшего лишний килограмм.

          В 1950 году я впервые стал чемпионом страны и в составе сборной СССР отправился в заграничный вояж — на первенство мира в Париж.

          В команде я был, пожалуй, самым неименитым. Громкие титулы у меня отсутствовали. Поэтому под своды знаменитого дворца Шайо, где в 1946 году впервые собралась Организация Объединённых Наций, я ступил со спокойной душой. Потерять я ничего не мог. Мог только приобрести.

          Зато нашим тренерам спокойствия явно не хватало. Глядя на них, я невольно начал думать: "Что случилось? Какая стряслась беда?" Настроение тренеров передалось всей команде. Нервные, возбуждённые, подавленные тяжестью предстоящей борьбы спортсмены горели прямо на глазах.

          Затруднения у нас начались ещё до выхода на помост. По разным причинам не поехали на чемпионат Иван Удодов и Григорий Новак. Чтобы заменить Удодова, Рафаэль Чимишкян должен был срочно перейти в легчайший вес. Когда на теле нет ни жиринки, согнать 5 килограммов — задача не из простых. На лице у Рафаэля остались одни лишь глаза. Как-то он в таком состоянии будет выступать?

          Отсутствие Новака тоже не содействовало хорошему настроению. Новак единственный из наших штангистов носил звание чемпиона мира. В те годы его фамилия звучала как синоним слова "победа".

          В довершение наших бед заболел Юрий Дуганов. Как было не впасть в уныние? И наши тренеры, видя силу соперников, особенно американцев и египтян, совсем повесили головы.

          Потом, много лет спустя, и у меня были моменты, когда я переживал нечто подобное. Тренер тоже человек. Когда победа ускользает из рук, самое трудное — это делать вид, что ничего особенного не произошло. Но другого выхода нет. Ведь ребята смотрят на тебя и по твоему лицу пытаются угадать, что их ждёт впереди: победа или поражение? Если тренер нервничает, суетится, "пылит" по пустякам, то даже отлично подготовленный спортсмен может заволноваться и потерять уверенность в себе. В таком состоянии выходить на помост опасно.

          Золото не давалось в наши руки. Чимишкян уступил Намдью. Другой египтянин — Файяд — обошёл Евгения Лопатина. Мы надеялись, что за все наши неудачи возьмёт реванш Владимир Светилко. Но ему тоже не повезло.

          Лица наших наставников скучнели с каждым днём. После того как и Владимир Пушкарёв уступил американцу Питеру Джорджу, настала моя очередь выходить на помост.

          Всё было словно в первый раз. У меня, как у малого ребёнка, постоянно вертелись на языке слова "зачем?" и "почему?". Американцы почти не разминались. Почему? Перед выходом на помост они мазались каким-то остро пахнувшим составом. Зачем?

          Моим основным противником был Стенли Станчик, американец польского происхождения. Мой одногодок. Но, если учитывать стаж занятий спортом, я по сравнению с ним был зелёным новичком. Станчик взял в руки гантели в девять лет, когда поступил в детройтский "Бойз-клаб". Затем тренировался в знаменитом "Йорк барбелл клабе", хозяин которого миллионер Боб Гофман с 1937 года и по сей день финансирует и опекает сборную США по тяжёлой атлетике.

          В 1950 году, когда я ещё только начинал знакомиться с "большой железной игрой", Станчик уже имел целую коллекцию званий — чемпион мира, олимпийский чемпион, "Мистер Америка".

          Американцу повезло. По жребию первым на помост должен был выходить я. Таким образом, зная мои результаты в каждом подходе, Станчик мог всё время держать меня на прицеле.

          Американец оказался опытным и хладнокровным бойцом. Я выжал 115 килограммов. Он этот вес пропустил. Я выжал 120 килограммов. Станчик пропустил и этот вес. Я выжал 122,5 килограмма. И этот вес Станчик пропустил. От такого начала впору было заволноваться. Моё счастье, что излишней впечатлительностью я не страдаю. Едва я вышел на помост, как все мысли сфокусировались на штанге. Всё остальное перестало существовать.

          Станчик выжал 125 килограммов и заказал 130. Но этот вес ему не покорился. Дважды американец подходил к снаряду, и дважды штанга вырывалась из его рук.

          Выступавшие до меня товарищи по команде золото завоевать не смогли. А ведь их опыт, конечно, не мог сравниться с моим. Поэтому в случае неудачи никому не пришло бы в голову в чём-либо меня упрекать. Таким образом, психологический пресс на меня практически не давил.

          С другой стороны, наши неудачи меня, что называется, "завели". Соревнования близились к концу. Нужно было навёрстывать упущенное.

          Психологическая атака американца не выбила меня из колеи. Я её выдержал и решил "огрызнуться" сам. Кроме желания, у меня для этого имелось и кое-что более весомое, а именно: мировой рекорд в рывке, который я отнял не у кого-нибудь, а как раз у самого Стенли Станчика. После того как мы оба подняли в рывке по 125 килограммов, на штангу поставили 130 кг. Я этот вес пропустил. Станчик заволновался. С большим трудом поднял штангу. Я же повторил в рывке свой мировой рекорд — 132,5 килограмма — и догнал американца. Конечно, ход был рискованным, но, не решись я на него, Станчик наверняка ушёл бы вперёд.

          Потом игра пошла в открытую. Если провести параллель с бегом, то Станчик сидел у меня за спиной. Поэтому, пользуясь своим положением, он избрал самую простую и эффективную тактику — стал заказывать те же веса, что и я. Ведь на взвешивании Станчик оказался легче меня на 600 граммов. Если мы набирали равную сумму, то эти граммы решали судьбу поединка в его пользу.

          Я толкнул 160 килограммов. Станчик тоже. Я пошёл на 165 кг. Из последних сил толкнул и этот вес, очень большой по тем временам. Сам не верил, что его одолел.

          Но Станчик, видно, был в ударе. Он повторил мой результат, и, хотя мы набрали одинаковую сумму — 420 килограммов, — звание чемпиона мира досталось ему.

          Когда мы позировали фотокорреспондентам, Станчик жестом пригласил меня встать на первую ступеньку пьедестала почёта рядом с собой. Так мы и снялись.

          От этой борьбы я получил большое удовольствие и постарался хорошенько усвоить те уроки, которые преподнёс мне сильный и умный соперник. Главный из них заключался в том, что в спорте мелочей нет. Важно всё.

          Теперь часто видишь, как фавориты до последней минуты не встают на весы, чтобы узнать, сколько весят соперники, и успеть согнать, если надо, несколько лишних граммов. Однажды в Варшаве Рудольфу Плюкфельдеру пришлось даже пойти на хитрость, чтобы заставить Иренеуша Палинского и Джима Джорджа встать на весы раньше себя.

          — Ты уже взвесился? — при всех спросил Рудольфа его тренер.

          — Конечно, — схитрил наш атлет, заметив поблизости своих соперников.

          Палинский услышал этот ответ, понял русские слова и пошёл взвешиваться. Следом за ним отправился и Джим Джордж. Плюкфельдер дождался, пока они взвесятся, заглянул в протокол, оделся потеплей и согнал ещё 200 граммов. Когда он наконец взвесился, то оказался самым лёгким из основных претендентов на золотую медаль. Теперь он получил возможность загонять соперников на большие веса и в случае, если сумма окажется равной, обеспечил себе победу. Кажется, это пустяк. Но такие пустяки и отличают больших мастеров. Правда, тогда Рудольфу преимущество в собственном весе так и не пригодилось (он победил с большим отрывом), но мастер потому и называется мастером, что не полагается на авось, а умеет всё предвидеть и подготовить на много ходов вперёд.

          После парижской неудачи на очередное первенство мира нас решили не пускать. Дескать, зачем возить этих штангистов по заграницам, если они там проигрывают? Пусть лучше сидят дома и тренируются. Вот когда почувствуют, что могут играть первую роль, тогда и поедут.

          Много воды утекло с тех пор. Но только и сегодня нет-нет да и пытаются новые болезни лечить старыми испорченными лекарствами.

          Вот наши конькобежцы уступили лидерство. Сразу же начинается обсуждение вопроса: нужно ли возить на соревнования людей, у которых нет шансов завоевать золотую медаль? Как будто изоляция от сильнейших спортсменов мира способна укоротить путь до мировых высот.

          В 1951 году, пропустив чемпионат мира, мы лишили себя драгоценного опыта международных встреч и не получили взамен ровным счётом ничего. Напротив — мы лишь растеряли тот скромный опыт, который приобрели в Париже.

          Похожая история произошла и с нашей сборной по футболу. На Олимпиаде в Хельсинки она проиграла команде Югославии, и в наказание её решили распустить. В общем, несколько последующих лет наша команда не собиралась и с сильными противниками не встречалась. И что мы выгадали? Ничего. В современном спорте нельзя безнаказанно огораживать себя китайской стеной. Там, где появляется такая стена, там непременно тормозится прогресс, начинается застой.

          Итак, мы, члены сборной по тяжёлой атлетике, остались в 1951 году без первенства мира. Зато других соревнований хватало. Тяжёлая атлетика хороша тем, что, если нельзя встретиться с противником лицом к лицу, то с ним можно вести заочную борьбу. Поднятые килограммы дают достаточно точное представление о том, кто есть кто. Пользуясь этим, я мысленно примеривался к Станчику и где бы ни поднимал штангу, делал это так, словно "Мистер Америка", как в Париже, идёт за мной по пятам. Я чувствовал, что нам ещё не раз придётся встретиться, и готовился взять реванш.

          Встреча со Станчиком состоялась быстрее, чем я предполагал. В октябре наша сборная по приглашению Общества советско-австрийской дружбы отправилась в Вену. В это время в Милане, где нас, к сожалению, не оказалось, американцы легко выиграли мировой чемпионат. Затем и они приехали в Вену, чтобы встретиться со сборной Австрии.

          Помост установили в концертном зале. Мы заранее заняли место в ложе и приготовились смотреть тяжелоатлетический спектакль. Конечно, больше всех меня интересовал Станчик. Но, к моему глубокому разочарованию, он выступать не стал.

          После соревнований американцы нагрянули к нам в ложу. Мы встретились как добрые друзья. Станчик знал несколько русских слов и, чтобы доставить мне удовольствие, не скупился на комплименты. Широкая улыбка не сходила с его лица. Челюсти непрестанно двигались. Как и все американцы, он не жевал резинку разве что во сне.

          — Ты сильный, — говорил он и хлопал меня по плечу.

          — Как и ты, Стенли, как и ты, — отвечал я и тоже хлопал его по плечу.

          Разговор зашёл о миланском чемпионате. Станчик набрал там в сумме 405 килограммов.

          — Потянул ногу, — объяснил он и хлопнул себя по бедру. — Поэтому и здесь решил не выступать.

          Возможно, Станчик хитрил. Возможно, и выступать он не стал, чтобы раньше времени не раскрывать свои карты. Но я отнёсся к его словам с полным доверием. Я был в отличной форме. На тренировках набирал 430 килограммов. Однако расслабляться не хотел и настраивал себя на упорную, тяжёлую борьбу.

          В Вене я установил свой третий мировой рекорд в рывке, подняв 133,5 килограмма. Там же довёл его до 134 кг. Если учесть, что в Берлине я одержал победу на IX Международных студенческих играх и второй раз стал чемпионом страны, то год получался неплохим.

          Впрочем, не обошлось и без неприятности, которая могла обойтись мне очень дорого. Мы жили на сборах в Серебряном бору под Москвой. Однажды с Бакиром Фархутдиновым — известным в своё время "мухачом" — пошли погулять. У плотины увидели рыбака. Остановились поглядеть — клюёт или нет. Вдруг, словно свалившись с неба, на нас накинулся какой-то человек:

          — Ах вы такие-сякие, почему откосы ломаете?

          В нашем поведении не было и намёка на то, что мы что-то собираемся ломать. Тем более какие-то откосы. Речь незнакомца показалась нам странной. От него разило перегаром. Поэтому наскоки этого странного человека мы с Бакиром отнесли на счёт выпитого спиртного.

          — Ну чего ты ругаешься? — спросил я миролюбиво. — Мы тебя не трогаем. И никаких откосов не ломаем. Оставь нас в покое.

          Но его словно бешеная муха укусила.

          — А-а, ты ещё и возражать вздумал? — закричал он срывающимся голосом. — Ну, погоди. Я тебя проучу. Ты у меня поговоришь. Часовой! Часовой!

          К нам подбежал какой-то тип с ружьём наперевес. Если первый незнакомец выглядел человеком, мягко выражаясь, нервным, то второй вёл себя уже просто как псих. Губы у него кривились. Глаза горели лихорадочным блеском. Он наставил на меня оружие и заорал:

          — Руки вверх! Иди вперёд!

          — Никуда я не пойду, — ответил я.

          — Нет, пойдёшь!

          — Я не преступник, ничего плохого не сделал и никуда с тобой не пойду.

          — Ах так? Сопротивляться?

          Он с яростью вскинул ружьё наизготовку и навёл на меня. Я бросил взгляд на его руки, и по спине у меня прошёл холодок: палец этого ненормального так и прыгал на спусковом крючке.

          — Опусти оружие! — крикнул я ему, выходя из себя. Вид вояки доверия не вызывал. Всадит со страху пулю в живот, а там разбирайся, кто виноват. Что делать? Улучив момент, я резким ударом отвёл ружьё в сторону. В тот же миг грохнул выстрел.

          Раздался пронзительный женский крик. Заряд, пролетев мимо меня, разворотил бедро проходившей мимо женщине.

          Я сгрёб мерзавца в охапку и не отпускал. Оглянулся. Бакира рядом уже не было. Как потом выяснилось, он прибежал на базу и всех там переполошил: "Вай-вай, Воробьёва хотели стрелять, женщину убили, беда, ой, беда!"

          Немедленно позвонили в милицию. Поставили в известность спорткомитет.

          А я тем временем сидел в райотделе милиции и гадал, каким боком выйдет мне этот досадный случай.

          К счастью, всё обошлось хорошо. Выяснилось, что псих с ружьём и его дружок (тот самый, что беспричинно набросился на нас), выпив лишнего, уже не в первый раз приставали к людям и хулиганили с оружием. Но прежде им всё сходило с рук. И вот наконец они попались. Теперь пришлось отвечать. Меня вскоре отпустили, сказав, что я действовал правильно и ко мне никаких претензий нет.

          Уже покидая милицию, я узнал, что по иронии судьбы раненая женщина оказалась женой того самого "ругателя", который прицепился к нам с Бакиром у плотины,

          Подошёл олимпийский 1952 год. Меня заявили в среднем весе. В той же весовой категории вместе со мной выступал советский штангист Трофим Ломакин. Чтобы крепче стоять против американского тандема — С.Станчик, К.Эмрич — он "спустился" ко мне из полутяжёлого веса.

          На торжественном открытии Олимпиады флаг советской команды поручили нести нашему товарищу — тяжеловесу Якову Куценко. Шёл дождь. Зрители на трибунах прятались под зонтиками, газетами, растягивали над собой дождевики. Звучали аплодисменты. Даже дождь, казалось, аплодировал спортсменам, как умел.

          Начались игры. Меня и моих друзей одолевали волнение, тревога, нетерпеливое ожидание предстоявшей борьбы. Американцы находились в зените своего могущества. Мы проиграли им в 1946 году. Проиграли и в 1950 году. Теперь мы надеялись победить их. Но стопроцентной уверенности у нас, конечно, не было. Слишком уж силён был соперник. Чтобы одолеть его, нужно было выкладываться до донышка.

          Мы пережили страшную войну. Она сильно выкосила наши спортивные ряды. Много ребят, которые могли бы с успехом защищать нашу спортивную честь, спали в сырой земле. Мы были командой ветеранов. Если судить по большинству, командой довоенного образца. Для того чтобы послевоенная молодёжь окрепла, набралась опыта и сил, требовалось время. И пока не пробил час, на старт выходили люди, за плечами которых стояли голод, холод, боевые ранения, изнурительные трудовые вахты и ужас концлагерей.

          И всё-таки оптимизма нам было не занимать. На дворе стоял уже не 1946 год. И даже не 1950 год. Наши силы выросли. Мы чувствовали, что золото олимпийских побед нам теперь по плечу. Верили, что наша спортивная доблесть не уступит доблести солдатской.

          Первым из нас завоевал золотую медаль Иван Удодов. Его успех был не просто спортивным торжеством — и только. Этот человек, можно сказать, воскрес из мёртвых. Удодов жил в Ростове, когда туда пришли фашисты и вывезли его на принудительные работы в Германию. Немецкий бюргер обращался с русским парнем хуже, чем со скотом. Работа, а точнее, каторга продолжалась от зари до зари. Кормили Ивана одной баландой — лишь бы ноги таскал. Когда пришло освобождение, Удодов весил всего 29 килограммов.

          Иван первым из советских тяжелоатлетов завоевал золотую олимпийскую медаль. Победный счёт был открыт.

          Затем сильный сдвоенный удар нанесли Р.Чимишкян (золото) и Н.Саксонов (серебро). Дальше дело пошло тяжелей. Томми Коно (это был его дебют) добыл американцам первую золотую медаль. Наш Е.Лопатин получил серебряную.

          В полусреднем весе мы участника не выставили, и Питер Джордж принёс своей команде вторую золотую медаль. Мы по-прежнему вели, но разрыв между командами сильно сократился. Американцы наступали нам на пятки. А впереди предстояла борьба в тяжёлых весах, где наши соперники были особенно сильны.

          Приближалась наша с Трофимом очередь выходить на помост. От нас многое зависело, и груз этой ответственности мы постоянно чувствовали на своих плечах. Мы с Трофимом были в одинаковом положении. И всё-таки я немного ему завидовал. Для него Станчик не был так ощутимо грозен, как для меня.

          Надо было спать, но предстартовое волнение гоняло меня из угла в угол. Я утешался тем, что Станчик, видимо, чувствовал себя не легче. С этой мыслью я лёг в постель.

          Но разве до сна было, когда в глазах стояли тяжелоатлетические кошмары? Конечно, покажи мои видения кому-нибудь другому, ничего страшного он бы в них не нашёл. Подумаешь, выходит Воробьёв на помост и выполняет жим, рывок и толчок. Вот и всё. Какой же это кошмар? Но для меня это был кошмар. Мышцы каменели от усилий. Сердце стучало. Гримасы корёжили лицо. Хоть вскакивай с постели и беги на помост.

          Олимпиада в Хельсинки была первой в моей жизни. Поэтому переживаний хватало. Судьба сложилась так, что мне пришлось бороться не только со штангой, как я предполагал.

          Всё началось с того, что взвешивание с часу дня перенесли на десять часов утра. Этого мы не ожидали. Быстро, как по команде "тревога", собрались и поехали в зал "Мессухали-2", где соревновались штангисты.

          Когда мы подошли к весам, с них сошёл Станчик. Отлично сложённый, с телом, точно изваянным из бронзы, он улыбался, жевал резинку и всем своим видом являл человека, полностью уверенного в себе. Стенли не стал уходить и остался узнать, как мы взвесимся.

          — Восемьдесят один килограмм восемьсот граммов, — сказал судья, когда я встал на весы. Трофим потянул столько же грамм в грамм. Парижский урок не прошёл даром: теперь уже не Станчик, а я весил на 600 граммов меньше. Когда американец узнал мой вес, то мне показалось, что улыбка на секунду сбежала с его лица. Мы ещё не выходили на помост, но борьба за олимпийское золото уже началась.

          Зал оказался набит до отказа. Даже за кулисами было не протолкнуться. Штангисты наклонялись, растягивались в шпагате, полулежали в креслах в ожидании своего выхода. Возле них суетились тренеры, руководители команд, свободные участники.

          Жим я начал со 120 килограммов. Медленно, не торопясь, подошёл к снаряду. Посмотрел на него. В эти секунды ко мне всегда приходит спокойствие, словно минуту назад сердце не билось птицей в груди. Я никого не видел. Ничего не слышал. Передо мной была только штанга, которую надо поднять.

          В тишине я взял штангу на грудь. Принял стартовое положение для жима. Прошла секунда, другая, третья... Где же хлопок — сигнал начинать упражнение? Четвёртая секунда, пятая... Моего спокойствия как не бывало. Где же хлопок? Я ругался про себя страшными словами. Наконец-то вот он, хлопок — можно жать.

          Я еле-еле выжал этот давно привычный вес. Когда уходил с помоста, меня шатало из стороны в сторону. В глазах плыл туман.

          Второму американскому участнику — К.Эмричу — вес не засчитали, и он подал протест. Как назло, случилось это прямо перед моим вторым подходом. Разбирательство затянулось чуть ли не на час. Я начал понимать, что всё это неслучайно. Американские тренеры Гофман и Терпак, собаку съевшие в "железной игре", вели против нас психологическую атаку.

          Я остывал. Приходилось беспрерывно "таскать" штангу. Надо отдать американцам должное: они сумели-таки добиться своего: 125 килограммов я ощущал теперь, как все 150. С весом не справился. Пошёл на третий подход. Судья, немец из ФРГ, снова задержал хлопок. Я начал жать. В глазах появились клочья тьмы. Штанга медленно, страшно медленно пошла вверх. Она была уже над головой, когда помост подо мной стал вдруг всё сильней и сильней крениться, словно палуба корабля. Граммофонной пластинкой начал вращаться зал, судьи, фотокорреспонденты, окружившие помост. И я провалился в темноту.

          Когда сознание ко мне вернулось, я обнаружил, что лежу на помосте и держусь за гриф. Падая, я его так и не отпустил. Попытался разжать пальцы, но не смог. Их свело судорогой. Товарищи взяли меня под руки. Я шатался как пьяный. Окончательно пришёл в себя только за кулисами.

          Трофим 125 килограммов выжал. Но и он своё недобрал. Ведь в жиме 130 килограммов для него давно уже не составляли проблемы.

          Станчик пошёл на 127,5 кг. Жал с большим трудом, грязно. Не мог удержать вес над головой. Но два судьи из трёх зажгли белый свет. Наши представители подали протест. Сорок минут длились дебаты: засчитывать или не засчитывать. Я косил глазом на Станчика. Он от волнения не находил себе места. Я-то понимал, каково нырять из огня да в полымя, каково слышать, что снова придётся штурмовать огромный вес.

          После такой передряги впору было опустить руки. Но Станчик их не опустил. За его по-кошачьи медленными движениями угадывалась спортивная злость и боевой настрой. Возбуждение овладевало им всё больше и больше. Возле Станчика колдовали Гофман и Терпак. Лили ему на суставы слонс. Мяли мышцы. Горячо шептали какие-то слова. Станчик рвался из их рук. Они его держали. Казалось, что между ними вот-вот должна начаться настоящая борьба.

          Станчик вышел на помост с яростной решимостью. Взвалил груду стали на грудь. С перекошенным лицом выжал штангу вверх. Опять не чисто. Но на этот раз вес ему засчитали.

          Итак, Стенли выиграл первый раунд. Ломакин отстал от него на 2,5 килограмма, я — на 7,5 килограммов. Это было много. Это было уже серьёзно.

          Я на собственном опыте начинал понимать, что значит "большая железная игра". Парижский поединок казался теперь лёгкой разминкой по сравнению с тем, что происходило на олимпийском помосте. Побеждает сильнейший.

          Слова, слова, слова... Какие нужно иметь нервы, чтобы психологические атаки отскакивали от тебя, как от стенки горох? А они не отскакивают, потому что ты не железный и не стальной. Ты обыкновенный живой человек. Из плоти и крови. Для многих людей тяжёлая атлетика сводится к арифметике с двумя действиями: сложением и вычитанием. Жаботинский поднял 590 килограммов, а Дьюб — всего 550. Значит, первого места ему не видать. Всё просто и понятно.

          Я провёл в тяжёлой атлетике почти всю жизнь и сознаюсь, что теперь передо мной куда больше загадок, чем в 1946 году, когда я только начал поднимать вагонеточную ось. Философ сказал, что нельзя дважды войти в одну реку. Я, в свою очередь, могу сказать, что нельзя дважды соревноваться с одним и тем же штангистом. Опыт убеждает меня, что люди куда изменчивее, чем реки. Поэтому прогнозы в тяжёлой атлетике — очень скользкая вещь. Каждый рекорд и каждый провал делают атлета немного другим человеком. Одного рекорд делает сильнее, другого — слабее. На одних фиаско действует как допинг, заставляет прибавить ходу, трудиться с удвоенной силой и в конце концов через все неудачи приводит к успеху. Другие же от неудач опускают руки и не верят больше ни во что.

          В рывке я, Ломакин и Станчик показали одинаковый результат — 127,5 килограмма. До своих максимумов недобрали все трое. Я чувствовал себя хуже всех: ведь в рывке именно я был мировым рекордсменом. На Олимпиаде надеялся вырвать 135 кг. Ан ничего похожего. Станчику было хорошо. Перед последним движением у него имелась какая-то фора. Ломакину тоже было неплохо. Хотя он и проигрывал Станчику 2,5 килограмма, толчок считался его коронным движением, в котором можно наверстать отставание. Когда Трофим бывал в кураже, он все 10 килограммов мог отыграть.

          Толчок. Для начала мы все трое подняли по 160 килограммов. Ломакин заказал 165 кг. Не взял. Станчик тоже. Трофим вышел опять. Мы были здорово измотаны затянувшейся борьбой. Как-то пойдёт вес? Я замер, когда Трофим взялся за гриф. Сейчас он держал в руках успех всей нашей команды.

          Ну и силища! Штанга тихонько позвякивала над головой Трофима. Зал шумел, аплодировал, кричал...

          165 килограммов я пропустил. Это был риск, но я хотел получить всё. А мог не получить ничего. Я нервничал, волновался, но вида не подавал. 165 килограммов мне ничего не давали. Нужно было поднять 170 кг. Это на один килограмм превышало мировой рекорд. В случае удачи я становился олимпийским чемпионом.

          Меня вызвали на второй подход. Но я не собрался, что ли, и штанга, не поднявшись даже до уровня колен, упала обратно на помост.

          На меня начали глядеть с сожалением. Кое-кто заулыбался. "Ну, нет, — подумал я, — я ещё не иссяк. Я ещё кое-что могу".

          И вот новый подход. Все мои силы, всё моё внимание сконцентрировались на штанге. В мёртвой тишине я легко взял снаряд на грудь. Позабыв о том, какой вес держу в руках, толкнул его вверх. Снаряд взлетел и застыл у меня над головой. Хотя мышцы были страшно напряжены, в душе всё пело. Взял! Одолел! Победил!

          Я рано обрадовался. Где же, чёрт возьми, команда "опустить"? Я смотрел на судью. Смотрел секунду, другую, третью... Гигантский вес начал меня ломать. Напряжение судорогами прокатывалось по телу. И штанга обрушилась на помост вместе с командой судьи.

          Один судья засчитал подъём, двое не засчитали. В зале поднялись крик и свист. Каблуки стучали о пол. Наши руководители подали протест. Судьи сбились в кучу у стола апелляционного жюри. Как уже повелось, разбирательство опять затянулось. Да или нет? Да или нет? Мучительная пытка надеждой. Недаром к ней в своё время охотно прибегали отцы-иезуиты. Я хорошо почувствовал, в чём тут соль.

          Протест не удовлетворили. Французский судья Жан Дам плюнул, встал со стула и дальше судить отказался. Англичанин Кэрлинг, финн Хокконен и некоторые другие судьи последовали его примеру.

          От отчаяния я словно постарел. Но делать нечего, осталась использовать ещё одну попытку. Стараясь казаться бесстрастным, я второй раз вышел штурмовать 170 килограммов. Но что это? Меня не пустили на помост. Сказали, что все попытки использованы. Но ведь движение не считается попыткой, если вес не был поднят выше коленей. Наши тренеры опять подали протест. Сколько их уже подавали за этот день... Канцелярия, а не чемпионат. Опять началось "толковище". Сорок минут судьи наперебой спорили друг с другом. Но вот всё закончилось. Объявили решение: Ломакин — чемпион, Станчик — второй, я — третий.

          Я ушёл в раздевалку. Главное мы сделали. Даже если Н.Шеманский, Д.Дэвис и Д.Бредфорд завоюют две золотые медали и серебро, американцам нас уже всё равно не догнать. Молодец Трофим! Хоть и туго ему пришлось, он выдержал характер, устоял.

          Но на этом нашем празднике я чувствовал себя, словно гость. Сел в кресло. Расшнуровал ботинки. Мышцы размякли, расслабились. В них тихо зудела усталость. Я старался ни о чём не думать.

          Вдруг в раздевалку влетел тренер Николай Иванович Лучкин.

          — Аркадий, давай на помост! Быстро. Одна нога здесь, другая там. Тебе разрешили ещё раз подойти к 170 килограммам.

          Я не поверил своим ушам. Надо было радоваться, но переживания совсем доконали меня. Нервы сдали. Руки стали ватными. Твёрдо зная, что вес не подниму, я всё-таки вышел на помост. Резко, отчаянно потянул штангу на себя и вместе с нею бессильно упал. Было стыдно и тоскливо. Не глядя на ребят, возвратился в раздевалку. Зал проводил меня сдержанным гулом.

          Три года спустя издаваемый Бобом Гофманом журнал "Strength and Health" ("Сила и здоровье") поместил посвящённую мне статью. Там, в частности, было написано:

          "В Милане русская команда не появилась, но на следующий год в Хельсинки продемонстрировала прогресс и несколько замечательных достижений. Воробьёв, до конца используя возможности глубоких "ножниц", во время этих важных соревнований добрался до самых глубин несчастья и финишировал лишь третьим.

          Он выжал всего 120 килограммов, вырвал 127,5 и толкнул 160, то есть большей частью свои стартовые веса. Он потерял равновесие, вырывая 132,5 килограмма. Потом апелляционное жюри жестоко наказало его только за то, что он поднял 170 килограммов до коленей... и опустил назад на помост. Решение жюри обратилось против Воробьёва, и он вынужден был поплатиться одной из оставшихся двух попыток.

          Пытаясь догнать и перегнать Ломакина, Воробьёв в стиле "сделать или умереть" в последней попытке достиг цели, толкнув 170 килограммов.

          Воробьёв поднял вес на выпрямленные руки и встал из "ножниц". Однако ему пришлось слишком долго ждать сигнала одобрения от судьи, который считал, что ноги атлета не закреплены. Понятно, что при таких обстоятельствах Воробьёв в конце концов вынужден был бросить штангу, и тотчас разразилось вавилонское столпотворение. Сумма советского атлета сразу упала всего до 407,5 килограммов, и по глазам Воробьёва можно было понять, что он находится за тысячи миль от радости."

          И вот когда, находясь "за тысячи миль от радости", я возвращался в раздевалку, кто-то догнал меня и участливо обнял за плечи. Я удивился, повернул голову. Это был председатель Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта Николай Николаевич Романов. Человек, с именем которого связано всё послевоенное становление и развитие физической культуры, спорта, успехи советских спортсменов на XVI и XVII Олимпийских играх, а также достижения на многих чемпионатах мира и Европы. Спортсмены и тренеры питают глубокое уважение к Н.Н.Романову как блестящему организатору спортивного движения в нашей стране и руководителю, глубоко знавшему спорт и его людей,

          — Спасибо тебе, Аркадий! Ты сделал всё, что мог.

          Если Николай Николаевич знал бы, как мне в тот момент нужно было доброе слово... А может быть, он как раз и знал, коли подошёл. Я хотел ответить, как-то поблагодарить Романова, но в горле у меня застрял комок, на глаза навернулись слёзы, и, стыдясь своей слабости, я лишь кивнул и поспешно скрылся в раздевалке.

          Выступая вскоре на пресс-конференции, Романов обратил внимание корреспондентов на крайне необъективное судейство в борьбе, боксе и особенно в тяжёлой атлетике.

          "Только по этой причине, — сказал он, — выступления некоторых спортсменов фактически были сорваны".

          Тёплые слова Романова и поддержка друзей помогли мне пережить разочарование. Нет худа без добра. Олимпиада здорово потрепала нервы, но зато я набрался такого опыта, что новые испытания меня уже не пугали.

          В то время в самом разгаре была "холодная война". Термин этот теперь вышел из моды и употребляется реже, чем в пятидесятых годах. Но когда я иной раз слышу сегодня эти два слова, то неизменно вспоминаю свой неудавшийся олимпийский дебют.

          Неторопливые, словно снятые "рапидом" шаги. Уханье металла. Мокрые от пота лица. Скупые слова, часто даже не слова, а просто восклицания, жесты... Это идёт тренировка. Обычная, каким давно уже потерян счёт. Одна из тех, на которых ничего не происходит и на которых происходит всё.

          Я видел тренировки пловцов и футболистов, боксёров и игроков в русский хоккей. Скучнее штанги ничего нет.¹ На что смотреть? Жим, рывок, толчок да несколько вспомогательных упражнений. Паузы между подходами томительны и бесконечны. Порой пройдёт четверть часа, прежде чем штангист снова положит ладони на гриф. Он всё больше ходит враскачку, молчит, хмурится, тихо потряхивает руками. Глаза такие, словно их повернули зрачками внутрь. Что он там видит, внутри себя?

          Тратить время на такую скуку — ради чего? Что даёт штанга в обмен на отданные ей часы — десятки, сотни, тысячи часов? Ну как же — нахожу я дежурный ответ — на тренировках спортсмен бросает вызов металлу и учится его побеждать. Он покоряет сталь. Заставляет её почувствовать, что человек сильней.

          Как бы не так!

          Дорогой покоритель! Взгляни на себя в зеркало, окинь взором с головы до ног. Штанга, словно камень, лежит на груди, дыхание спёрто, в глазах — тёмная ночь... Ты устал. Ты не можешь дышать. Не можешь стоять. И самое противное дело в этот момент — думать, что с железом происходит какая-то борьба. Куда там!

          В голову вдруг приходит мысль, что дело идёт туго, тебе уже не двадцать и что ты не поднимешь штангу на недосягаемую высоту. Да и зачем это делать? Железо ведь бесчувственно. Ему безразлично — поднял ты его или нет. Оно не дрогнет от твоей смелости. Не убоится твоего отчаянного наскока. Дрогнуть и убояться можешь только ты сам.

          Это первая степень усталости, когда ещё помнишь, что штанга всегда одна и та же, а меняешься только ты сам. Тут ты ещё остаёшься материалистом, держишь себя в руках, а не приписываешь снаряду некую одушевлённость.

          Вторая степень — это когда ты начинаешь ненавидеть железо и смотришь на него косо, как на врага. Ты подозреваешь его в коварстве, заговоре, ждёшь от него подвоха. Ты мечтаешь подловить момент и застать его врасплох.

          Атлет расхаживает по залу, потряхивает руками, молчит. И вдруг, собравшись, сжавшись в комок, как солдат во время уличных боёв, кидается к штанге... Не упустить момент, не упустить: противник отвлёкся, бдительность его усыплена... Штангист яростно берётся за гриф, с криком тянет его на себя и... со злостью бросает обратно на помост. Ноздри атлета раздуваются. Он глядит исподлобья и бормочет себе под нос что-то недоброе.

          Ох, как похож он на проигрывающего боксёра, который в последнем раунде пытается слабеющей рукой поймать противника на удар... У боксёров это изредка выходит. Живой человек может устать, ошибиться, открыть подбородок на короткий миг. Наш же противник — штанга — никогда не ошибается и не устаёт.

          На что тут можно надеяться в поединке со штангой? На что уповать? Помню, когда я, учась в школе, участвовал в лыжных гонках, мне тоже, бывало, приходилось туго. Руки-ноги отваливались, под ложечку с каждым ударом пульса словно забивали гвоздь. Но я говорил себе : "Иди, терпи, не останавливайся. Противникам тоже, небось, несладко, а они идут..."

          Штанга такого утешения не оставляет. Плохо всегда тебе одному. Пожалуйста, мучай себя, струнами натягивай сухожилия — ей, бездушной, хоть бы что.

          Третья степень усталости. Штанга не идёт. Ты уже кидался на неё зверем и пробовал добром — ничего не помогает. В душе загорается тихое бешенство. Доходишь до состояния, в котором готов пожертвовать собой, лишь бы поднять. Становишься упрям как осёл. И говоришь себе — до утра буду поднимать, а подниму.

          Большая нагрузка из милого застенчивого человека делает динамит, покладистого превращает в упрямца, молчаливого заставляет ругаться на весь зал.

          — Лёша, хватит, иди в душ! — говорит Вахонину Алексей Медведев.

          — Не пойду. Рано ещё.

          — Ну хорошо. Тогда сбавь килограммов пять. Не перегружайся.

          Но маленький Вахонин, когда втянется в "железную игру", становится упрям и строптив. Всё делает наоборот. Вместо того чтобы уменьшить вес, он прибавляет ещё пару "блинов".

          — Лёша, кончай! — говорит Медведев. Он молчун. Всю тренировку ходит по залу взад и вперёд и молчит. Всё подмечает. Когда открывает рот, значит, молчать дольше действительно нельзя.

          Вид у Вахонина растрёпанный и сердитый, майка потемнела от пота. Он нервничает и назло себе хочет прибавить на штангу дополнительный вес.

          Медведев наконец понимает, что слова сегодня бесполезны. Он садится на гриф, подпирает щеку рукой и молчит. Вахонин кидает на него свирепый взгляд и медленно идёт к выходу.

          Какой штангист захочет сознаться, что вес ему не по плечу? Конечно, он будет пытаться поднять снаряд снова. И так бесконечное число раз, пока штанга и впрямь не покажется ему одушевлённым, коварным и подлым существом.

          Стучишься о непокорный вес, как о каменную стену. И если уж говорить языком битв, то поражений у нас, штангистов, куда больше, чем побед. Поражений не счесть. Каждый подход — это маленькая надежда, которая чаще всего кончается ничем. Что делать? Откуда взять оптимизм, если раз за разом ты откатываешься на исходные рубежи, так ничего и не достигнув, ничего не показав?

          Горькая истина — больше чем наполовину наша штангистская жизнь состоит из поражений и неудач. И вот результат: штанга торжествует победу, а мы начинаем искать виновных, нервничать. В нас закрадывается неуверенность. Нам плохо. Нам хочется послать всю эту "железную игру" ко всем чертям.

          "Люди, побеждающие железо". Это о нас. Высокопарно и тешит самолюбие. Но ведь это неправда. В лучшем случае здесь её прибранный по случаю праздника фасад. В обычные дни, когда парадный подъезд запирается на ключ, мы ходим на тренировки через чёрный ход. В позу мы не становимся и, картинно выставив ногу, не бросаем перчатку нашему железному врагу. Мы просто работаем. Трудно, долго и одержимо. И втайне надеемся на успех. Потому что без этой надежды сил не хватит переживать неудачи, которые щедро преподносит нам "железная игра". Даже самым удачливым без каменного терпения ничего не достичь. Как ты ни был бы силён, как богато ни одарила бы тебя природа, по всем кругам тренировочного ада ты всё равно обречён пройти. И чем сильней у тебя характер, тем тяжелее судьба. Кто послабей и посговорчивей, тот ставит на штангу малый вес и в своё удовольствие "покоряет сталь". Но сильные и упрямые через тысячи тренировочных поражений идут к тому часу, когда к мировому рекорду будет прибавлен ещё один килограмм.

          Виктор Куренцов. Человек, в руках которого штанга теряет свой вес. Так пишут о нём в газетах. Многократный чемпион мира, олимпийский чемпион. Автор двадцати трёх мировых рекордов. Вроде бы благополучнейший в тяжёлой атлетике человек.

          Он подходит к штанге, кладёт ладони на гриф, проворачивает его, примеряется к рывку. Спина выгибается, как тугой лук. Мощное усилие — и штанга послушно застывает над головой.

          Куренцов доволен. Тренировка идёт по плану. Вес прибавляется. Новый подход. Штанга поднята, но уже с трудом. Лицо атлета побагровело. Он не ожидал, что придётся так надрываться, чтобы справиться с привычным весом. Где ошибка? Что произошло? А если такая штука получится на соревнованиях?

          Силач хмурится. Ему не терпится убедиться, что имела место случайность, впечатление от которой сотрёт следующий подход. Он проскакивает трудный вес. Добавляет на штангу 5 килограммов. Сдавленный крик. Штанга летит в одну сторону, Куренцов — в другую. Не получилось.

          От нечеловеческого усилия руки чемпиона дрожат. Получив отпор, он становится расчётливее. Терпеливо ждёт, когда полностью восстановится сила. Злится. Готовится к новому броску на трудный вес.

          А тренировка идёт своим чередом. Алексей Медведев по-прежнему меряет шагами зал. Роберт Роман, наоборот, вцепился в углу в "мухача" и уже наговорил ему тысячу слов. Крищишин жалуется врачу на боль в спине. Врач успокаивает. К завтрашнему дню всё должно пройти, вот увидишь. Тальтс уцепился носками ног за гимнастическую стенку и, перегнувшись через "козла", делает упражнения для мышц живота. Тальтс — эстет. Он хочет, чтобы его сильное тело выглядело красиво.

          Куренцов стоит над штангой и смотрит поверх неё куда-то вдаль. Тихонько покачивается вперёд-назад. Собирается. Ждёт момента, когда мышцы скажут "пора".

          Физически сильный человек в момент подрыва развивает усилие в 150 килограммов. Куренцов же тянет штангу с силой 600 килограммов. Конечно, длится это доли секунды. Тут уж не зевай, "лови удачи миг златой". Не поймал Куренцов свой миг. Штанга косо врезается в помост. Атлет вздрагивает, словно от испуга. Зло машет рукой.

          Виктор, что называется, завёлся. Он бьётся о штангу как рыба о лёд. Каждый раз олимпийский и мировой чемпион, обладатель двадцати трёх рекордов, получает очередной "синяк" и откатывается назад. Силы его тают. А с ними тает и надежда поднять вес. Тут уже не до победы над железным врагом. Свести бы поединок вничью.

          Но как? Вопрос поставлен ребром. Поднял — победа, не поднял — проигрыш. Третьего не дано.

          Ох, как не хочется отступать... Уходить из зала и уносить с собой мысль, что вес ты не взял. Такая мысль способна расти, словно семечко. Она даёт всходы и корнями рвёт твой покой. А вдруг и на соревнованиях не подниму? А вес-то надо брать. Вес-то не рекордный, он так себе, пустячок, почему же ты его не взял? Может быть, у тебя плохая методика тренировки и всё давно пора менять? Может быть, ты переборщил с объёмами упражнений? А может быть, это просто первый звонок, сообщающий о том, что ты становишься слабым и что тебе пора уходить из большого спорта?

          Впрочем, что это такое я пишу? Какой атлет позволит себе подумать, что в очередном тренировочном фиаско (а в жизни штангиста они случаются почти через день) виноват он сам? Нет, нет и нет. Виноват разбитый помост. Плохо проворачивающийся гриф. Неудачный совет. Старая форма. Невкусная еда. Большие нагрузки. Малые нагрузки. Сухая погода. Сырая погода. И вообще всё, что хотите, но только не сам атлет.

          В крайнем случае штангист скажет, что штангу он поднять мог, но не захотел. Нужна она ему. Осточертело это дело. Он выступает на помосте уже десять лет (пять, пятнадцать и т.д.), всем подавай победы, всем они нужны, а до него самого никому дела нет. Только и слышишь: давай, давай, давай. Выступаешь, выступаешь, а тебе даже штангетки толковые не выдадут. Помост разбитый. Город не город, а дыра. Оторвали от дома, от семьи. Завезли сюда и, пожалуйста, будь любезен поднимать. А как её поднимешь, если даже гриф и тот не проворачивается? И т.д. и т.п. (перечень смотрите выше).

          Конечно, на чемпионатах атлет поднимает бо́льшие веса, чем каждый день. Но пропасти между тренировками и соревнованиями нет. Чтобы поднять рекордный вес, тренироваться нужно на подступах к нему. Время от времени штурмовать трудный вес. Примериваться к нему. Привыкать, чтобы в назначенный срок суметь его поднять. Такая работа выматывает душу и тело. Обычай из неё делать нельзя. Нужно уметь отступать, снижать нагрузку в четыре-пять раз, чтобы затем, набравшись сил, снова вести разведку боем, заново переосмысливать атлетические ценности.

          Но даже ведя речь о лёгкой тренировке, мы, атлеты, не забываем слово "сравнительно". Потому что совсем расслабиться — нельзя. Чтобы выполнить необходимый объём работы, приходится собирать волю в кулак, беречь крупицы энергии, не разбрасываться по мелочам.

          Сегодня тренировка строится на научной основе. Это значит, что она планируется с учётом возможностей штангиста, его особенностей, прошлых достижений, техники, возраста, степени подготовленности и так далее. Но планы обращаются в прах, если они не подкрепляются желанием выполнить их, несмотря ни на что. Ведь нынешние планы, обычные, будничные, на каждый день, дают мышцам такую работу, какую раньше давал не всякий чемпионат.

          Составление тренировочных программ — это дело творческое, тонкое. Известно, что число упражнений не должно превышать 5-6, редко 7. Продолжительность занятий — 2-3 часа. Темп выполнения упражнений должен быть то быстрым, то медленным. Сначала должны идти упражнения скоростные, затем силовые и, наконец, на выносливость. Объём нагрузки колеблется. У одних атлетов он достигает пятнадцати-двадцати тонн, у других не превышает пяти.

          Уже из одних этих компонентов можно составить несколько сотен вариантов тренировочных программ. А какая лучшая?

          Человек — существо пластичное. Как только он приспособится к нагрузке, прежней пользы от неё уже не будет. То есть механическое выполнение однообразной работы успеха не приносит.

          У каждого тренировочного средства, у каждого упражнения имеется своя задача. Если нужно шлифовать технику, то для этого лучше использовать средние веса. Если не хватает силы, то нужно использовать большие тяжести. Допускающие максимум три подъёма в подходе. Сила силой, но нельзя забывать и о быстроте. Без неё штангисту беда. Знаете ли вы, что у наших чемпионов В.Беляева, В.Шишова и других время двигательной реакции находится в пределах 0,11-0,16 секунды? Штангисту требуется и прыгучесть. Так, лучший результат в выпрыгивании вверх был равен 1 метру — у В.Куренцова и В.Войцеховского. Даже такой гигант, как Л.Жаботинский, при собственном весе 160 кг прыгнул вверх на 87 сантиметров.

          В общем, составление тренировочных планов — это целое искусство. Идёт время, растёт сила, улучшается техника, и, чтобы не останавливался прогресс, меняются планы. Изменение одного фактора ведёт к изменению других.

          Как и что менять? Когда? Чем руководствоваться? Какой критерий избрать? Это на глазок не определишь. Нужен научный подход, приборы срочной информации, пристальное наблюдение за организмом спортсмена. Недалеко то время, когда оптимальные планы тренировок будут выдаваться ЭВМ.

          Теперь одним увеличением объёмов рекорды не возьмёшь. Нужно ясно видеть свою цель. Тогда не придётся превращать зал тяжёлой атлетики во второй дом, часами топтать помост.

          "Хотите верьте, хотите нет, — написал Томми Коно, — но свои лучшие результаты я показывал, когда был ограничен во времени. Однако при очень малом времени, затрачиваемом на тренировки, я ухитрялся бить мировые рекорды. Причём от природы я не был одарён, не обладал каким-либо врождённым талантом к занятиям тяжёлой атлетикой. Принцип, которого я придерживался, был принцип качества тренировки. Я подчёркиваю — не количества, а качества. Именно в этом секрет успеха чемпионов и причины неудач многих и многих штангистов.

          Я знал выдающихся штангистов, мастеров международного уровня, которые изнуряли себя двух-трёхчасовыми тренировками, занимаясь по шесть раз в неделю и проделывая многочисленные повторения упражнений в не менее многочисленных подходах. Такие спортсмены руководствуются обычно следующим принципом: чем больше времени проведёшь в тренировочном зале, тем быстрее наступит прогресс. Как они ошибаются, рассуждая подобным образом... В большинстве случаев длительное пребывание в тренировочном зале сказывается на штангисте неблагоприятно, поскольку вызывает преждевременное утомление и замедляет процесс восстановления. У таких штангистов нарушается координация движения.

          Тяжёлая атлетика — динамичный вид спорта. Выполняя движения, атлет должен уметь сконцентрироваться и быстро, без заминки поднять вес. То же самое и с тренировкой — она не должна быть длительной; в сравнительно короткий промежуток времени нужно суметь использовать оптимальное количество энергии. За те же два часа можно провести изнуряющую тренировку — следовательно, в основе тренинга лежит не количество, а качество.

          Посмотрите, как тренируются чемпионы. Они выделяются среди прочих атлетов целенаправленностью своих тренировок. Чемпион ясно видит свою задачу. У чемпиона есть цель, и отработка каждого движения в его мельчайших деталях — это ступенька к достижению общей цели.

          Если приступать к тренировке с мыслями "Куда спешить, ведь впереди ещё два с лишним часа...", то пользы от таких занятий будет мало. Это так называемый "негативный подход". Тренировки должны приносить атлету радость. Штангист должен идти в зал с большим желанием работать, с желанием почерпнуть для себя что-то новое. И если атлет уходит с тренировки с сознанием того, что почерпнул что-то новое, что он обнаружил ещё одну, свойственную только ему ошибку, если ему удалось раскрыть ещё одну особенность своего организма, то пользу от таких тренировок он извлечёт в ближайшее же время. Вне всяких сомнений, чем больше человек узнает о своих особенностях и возможностях, тем лучше он сможет организовать свои занятия. Познание самого себя помогает сделать тренировку по-настоящему продуктивной.

          Нельзя забывать также и об общих причинах организации трудового дня. Ни в коем случае нельзя урезать время, отводимое для сна и отдыха. Питаться нужно вкусно и в достаточном количестве. Следует забыть и все дурные привычки. Надо помнить, что никто не может идти против природы и в то же самое время улучшать свои результаты.

          Планируйте вашу тренировку так, чтобы у вас была одна какая-то основная цель. В то же самое время в процессе очередной тренировки у вас должна быть промежуточная цель. Цель ближнего прицела должна служить как бы ступенькою к цели дальнего прицела. Однако не будьте слишком опрометчивы при определении сроков. Будьте реалистичны и планируйте свои задачи таким образом, чтобы у вас было достаточно времени на их выполнение при оптимальном объёме тренировок".

          Фанатичное трудолюбие — вот ключ к успеху.² Причём трудолюбие каждодневное, постоянное, без отгулов и выходных. Вообразите, что вы по подвесной лестнице карабкаетесь вверх. Каждая ступенька — это тренировка. Если вы пропустите одну ступеньку, то, значит, когда захотите лезть дальше, вместо опоры встретите пустоту.

          Чтобы побить рекорд, не важно какой — личный или мировой, — приходится делать в год не менее 300-400 максимальных напряжений, то есть столько раз испытывать то, что испытывает каждый рекордсмен. Приходят усталость и слабость. А часы показывают, что опять пора идти в зал. И вы думаете: "Какой смысл тренироваться, если нет настроения? Лучше не пойду".

          И совершите ошибку. Не ждите, пока желание тренироваться снизойдёт на вас само собой. Сами создавайте его.

          Рассматривайте своё неважное самочувствие (если только это не болезнь), плохую погоду, приглашение на праздничный банкет как барьеры, которые нужно преодолеть, чтобы достичь успеха. Есть слово "надо", и нет слова "не хочу". Даже у великих атлетов больше половины тренировок проходят без особого желания тренироваться, когда мучают сомнения, когда не выполняются планы подъёма максимальных весов. Но надо бороться, ибо это единственный способ победить.

          В 1962 году на одной из тренировок я никак не мог выжать 160 килограммов. Я отдыхал, накапливал в себе энергию. Потом в одном движении выстреливал её вверх. Всё было напрасно. Я до донышка выскреб всю силу, какую имел, но так и не добился своего. Девять раз стрелял мимо, и девять раз штанга падала на помост. Зловещим железным смехом казался мне её лязг.

          Меня за руки тащили в душ. Я вырвался и поднял-таки "железку" на десятый раз. Не знаю, кого я тогда победил — себя или штангу, но меня подхватила и понесла волна радости. Я был счастлив, словно выиграл золотую медаль.

          Когда случайный наблюдатель видит наши искажённые лица, ему становится не по себе. Платить дорогую дань, чтобы вместо семидесяти килограммов поднимать сто? Абсурд! Ведь золотая медаль вручается одному, а тысячи претендентов остаются ни с чем. С носом. Какая же радость убивать время на "железную игру"?

          Радость есть. Она тем больше, чем труднее до неё путь. Радость пополам с по́том. Сила прекрасна. А ещё прекраснее чувствовать себя молодым, крепким, здоровым. Как писал Георг Гаккеншмидт: "Здоровье есть неизменное следствие силы".

          Штанга не обделяет никого. И чемпионы, и те, кто в соревнованиях занимают последние места, — все они получают своё. Но...

          Чтобы начать плавать, надо залезть в воду. Чтобы ощущать силу, наслаждаться здоровьем, торжествовать победу, надо воевать с железом, бросать вызов себе и другим, быть своим человеком среди людей, каждый из которых стоит троих.

          Всякому ли человеку это по плечу? Нынешние атлетические стандарты высоки. Даже большой талант вряд ли без подготовки выполнит норматив третьего разряда. Приходится запасаться терпением. Копить силу, как скупец копит золотой песок. Поднимать тонны, уходить домой усталым и даже во сне чувствовать, как твоё тело гудит, словно каждое мускульное волокно дрожит туго натянутой струной. А добыча — в граммы. Их даже измерить нельзя. Кажется, и за двадцать лет не дойдёшь до тяжёлых весов, которые поднимают сильные мира сего...

          Испытание нетерпением, пожалуй, первая проверка, которой подвергается каждый кандидат в силачи. Ребёнок не замечает, как быстро он растёт. Вот и атлет — ему кажется, что соперники наливаются силой прямо на глазах, а сам он топчется на месте.

          Вторая проверка — соревнование. Самое первое. Оно врезается в память на всю жизнь. На соревнованиях каждый атлет готовится показать результаты, которые он хорошо освоил на тренировках. Но получается это далеко не всегда.

          Атлеты равных возможностей и одинаковой силы, выйдя на помост, подчас откалывают такие номера, что тренеры только всплёскивают руками. Один вдруг делает большой скачок вперёд. Он буквально перепрыгивает через свою голову, поднимает веса, которые на тренировке никогда не брал. Неожиданно для себя к своей лучшей сумме прибавляет 15-20 килограммов.

          А другой, ступив на официальный помост, тоже становится неузнаваем. Но совсем по-другому. Он не справляется с элементарным весом, с которым на тренировках расправлялся шутя. Он нервничает. Не может собраться. Уважение к сопернику достигает у него гиперболических размеров, перерастает в боязнь, в самоуничижение. Парень боится проиграть и проигрывает. Хватает "баранки". Набирает сумму, которая заставляет его и тренера краснеть от стыда.

          Кстати, такие срывы бывают не только у новичков. Подчас и опытные мастера, имея в активе великолепный результат, идут вразнос, капитулируют перед разыгравшимися нервами. Нервы несут их "по кочкам", несут словно взбесившиеся кони, и нет твёрдой руки, чтобы их остановить.

          Воля — вот эта твёрдая рука. Её необходимо воспитывать, укреплять и развивать так же, как и силу. Ей нужно уделять не меньше времени, чем технике и тактической подготовке. Чтобы когда силы на исходе, бросить её на чашу весов. Чтобы когда ни на технику, ни на тактику надежды уже нет, воля, словно могучий ускоритель, вынесла атлета вперёд.

          Все атлеты, и те, что слывут надёжными, и те, что такой репутацией не обладают, время от времени попадают в критические ситуации, когда нервные перегрузки достигают максимумов.

          Мне запомнился случай, который произошёл в олимпийском Мехико в маленьком зале театра "Инсурхентес". Виктор Куренцов, идя к золотой медали, выиграл жим и теперь готовился выполнить рывок.

          Штанга, весившая 135 килограммов, дёрнулась, взлетела вверх и как-то быстро и неожиданно грохнулась на помост.

          У меня засосало под ложечкой, но усилием воли я подавил волнение и сказал себе: "Ничего особенного. Бывает. Сейчас Витя исправится".

          Зал заинтригованно притих, когда Куренцов вышел второй раз. По каким-то еле ощутимым признакам я почувствовал, что за внешней невозмутимостью Виктора таится волнение. И, словно споткнувшись о него, штанга опять рухнула на помост.

          На лбу у меня выступил холодный пот. "Ну что ж ты делаешь! Ты в своём уме? Ты понимаешь, что сейчас может произойти?" — кричал я про себя. Сердце моё колотилось от волнения. Я знал, что замешательство, оставшееся у Виктора после первого подхода, теперь только возросло. Ему бы теперь со своими страстями справиться. Зачем же взваливать на него ещё и мои?

          В третьем подходе, когда пресса уже ждала сенсации, Куренцов на пределе возможностей всё-таки вырвал снаряд. Кинорепортёры разочарованно опустили свои камеры. Я вытер мокрый лоб. Перевёл дух. Техника сплоховала, сила не сдюжила, но зато воля в нужный момент собрала всё в кулак и спасла положение...

          На первых соревнованиях новичок либо переживает неудачу, либо празднует успех. И то и другое одинаково плохо, если итогом будет нежелание смотреть правде в глаза, то есть самодовольство.

          Наверное, у читателя сразу возникает вопрос: "О каком самодовольстве может идти речь, если атлет проиграл?"

          Давайте думать.

          Парень ещё ничему не научился, ничего не достиг, но ему и в голову не приходит, что истинная причина поражения кроется в нём самом. Тренер, видите ли, просчитался, заказал на первый подход не те веса. Судьи подсуживали другим штангистам. Случайно выпил лишний стакан воды, попал не в свою категорию.

          Так разве это не самодовольство, если причины неудачи видятся везде, но только не в себе самом?

          Чем больше развито это качество — искать виновных на стороне, — тем больший вред наносит себе спортсмен. И если ему не удастся вырвать зазнайство и самодовольство, как сорную траву, они и в будущем не перестанут приносить вред.

          Вы не поймёте, чем силён чемпионский характер, если будете приглядываться к человеку, когда он поднимается на пьедестал почёта, когда его осыпают цветами и носят на руках. Чемпион — он может оказаться калифом на час. Мелькнёт яркой вспышкой, ослепит — и пропадёт из глаз.

          Настоящий чемпион показывает свой характер, когда на следующий после триумфа день, как обычно, как всегда, приходит в тяжелоатлетический зал. Если он не устроил себе каникулы — это уже неплохо. Но всё же если он спокойно тренируется так, как тренировался месяц, два, три тому назад, то, значит, огонь уже побежал по бикфордову шнуру и взрыв, который свергнет чемпиона с олимпийских высот, не заставит себя долго ждать.

          Если умный атлет набрал 500 килограммов и оставил соперников далеко позади себя, то он не будет считать эту сумму идеалом и пределом человеческих возможностей и надеяться, что следующая золотая медаль окажется не тяжелей. Нет, настоящий чемпион посмотрит холодным взором, как придирчивый и строгий критик, на своё выступление, проанализирует его и начнёт тренироваться ещё упорней, ещё напористей. Для него слова "железная гонка" — не красивая метафора, а суть атлетического поединка. 500 килограммов, которые он показал вчера, сегодня ему уже не принадлежат. Соперники, набравшие на 20 килограммов меньше, наверняка учли урок и навешивают на гриф дополнительные "блины". Они разводят пары. Они взваливают на грудь такие тяжести, которые ещё вчера их пугали. Закаляя волю, они пробуют на крепость новый рекорд. Они подбирают к нему ключи. И рано или поздно добьются своего.

          Что касается меня, то я расставался со штангой до следующего занятия только после того, как либо несколько раз фиксировал намеченный программой вес, либо после того, как силы совсем оставляли меня. Всегда — и после успехов, и после неудач — я лез в гору, я упорно отвоёвывал и у себя, и у своих соперников каждый килограмм.

          Я уверен, что постоянное повышение нагрузок — это не просто закон спорта. Нет, это закон самой жизни. И для новичков он даже обязательней, чем для маститых силачей. Новичкам нет нужды оглядываться назад. Их сумма — не трёх движений, а долгих грядущих лет — тяжелей пирамиды Хеопса... Нужны терпение и каменное упорство, чтобы её сложить.

          Прийти на занятие, выполнить тренировочную программу, уйти... Разве это сложно?

          Представим себе, что в зал, где тренируется сборная СССР, пришли бы чемпионы мира прошлых лет: средневесы француз Р.Франкос (1922 г.), чех И.Скобла (1923 г.) и австриец Ф.Халлер (1937 г.). Подозреваю, что они были бы потрясены, увидев, с какими весами работают наследники их титулов. Они, робко мечтавшие о штурме 400-килограммового барьера, вдруг обнаружили бы, что и 500-килограммовый давно позади. Напомню, что Франкос имел результат 460 килограммов, но... в сумме пяти движений. Победная сумма Халлера (жим, рывок, толчок) выражалась числом 375. И её показал не рядовой штангист, каких тысячи, а чемпион мира, первый из первых.

          Интересно, что творилось бы у Франкоса в душе, понаблюдай он часа два за Борисом Павловым или Геннадием Иванченко? Каково это — видеть, что твои лучшие веса никого даже не интересуют? Когда-то стапятикилограммовый жим был составной частью победной суммы, которую никто в мире тогда не мог перекрыть. А теперь берут на грудь на 20 килограммов больше и, разминаясь, жмут по нескольку раз подряд. Два часа люди только и делают, что без видимых усилий таскают твои мировые рекорды вверх-вниз. Раньше это называлось подвигом силы, а теперь — прежний рекорд, да ещё пуд в придачу — это лень-халтура, нежелание работать...

          Что почувствовал бы я сам, если увидел бы, что какой-нибудь "полутяж" берёт и жмёт для разминки 210 кг, рвёт мимоходом 170 кг, толкает 230 кг, а тренер, заметив баловство, сердито кричит: "Хватит валять дурака! Не мешай новичкам работать. Берись за настоящие веса"?

          Вся моя жизнь посвящена тому, чтобы приблизить эти времена, но я обычный человек, и каждый большой вес связан у меня с чувствами, острыми, как боль. Поэтому я вздрагиваю от священного трепета и чувствую свою малость перед непостижимой мощью потомков.

          Как легко сейчас иронизировать над килограммами прежних лет... Но давались они так же трудно, как даются и теперь.

          300-400 максимальных напряжений в год. А знаете, как сказать проще? Это три-четыре сотни попыток побить мировой рекорд (или почти рекорд).

          В авиации есть звуковой барьер. Есть барьер тепловой. У нас, у штангистов, есть барьер силовой. Тот самый, который рыцарям штанги придётся преодолевать вновь и вновь.

          Этот барьер особый. Его нельзя прорвать, как линию обороны, и выйти на оперативный простор. Его нельзя оставить позади, как лётчики оставляют барьер звуковой, ибо он всегда впереди. Всегда перед тобой. И так будет вечно.

          Атлеты будут ходить по залу, отрешённые, погружённые в себя. А на помосте, поблёскивая хромом и никелем, их будут ждать штанги, которые ещё никто не поднимал. Штанги завтрашнего дня. Атлеты будут знать, что никто в мире не растолкует им, что такое 195, 220 или 280 килограммов в рывке. Этого никто ещё не прочувствовал, никто не познал. Это из области загадок. Не исключено, что задача вообще не имеет решения, что на помосте даже не штанга, а тот самый пресловутый предел человеческих возможностей, о котором сказано столько слов.

          Впрочем, люди, штурмующие рекорды, меньше всего думают о пределах. Они ходят вокруг помоста, и в них словно закручивается тугая пружина. Спроси, и они, наверно, не скажут, по каким приметам узнают тот миг, когда настаёт пора идти на помост.

          Когда "Синее пламя", реактивный гоночный суперавтомобиль, развил скорость больше тысячи километров в час, его двигатель работал всего 20 секунд. Сгорело около двух тонн топлива. Колоссальная сила, вырвавшись на волю, понесла машину вперёд...

          Вцепившись в гриф рекордной штанги (от усилий кисти словно наливаются молоком), атлет быстро, почти ударом выпускает на свободу всю силу, которую накопил. На несколько секунд товарищи по тренировке превращаются в зрителей. Драма. Три акта. Продолжительность каждого — секунда или две. Это в лучшем случае. Если удастся отодрать снаряд от помоста, взять на грудь и встать из подседа. Заключительное усилие — и звук падения штанги возвещает о том, что ещё один залп отскочил от таинственного барьера, как от стенки горох.

          Потом у штангиста долго колотится сердце, вздымается грудь. Пока не пройдёт усталость, пока отхлынувшая сила не вернётся в свои берега, атлет к штанге не подойдёт. Движение с предельным сопротивлением, как учит наука, должно проходить на фоне оптимального состояния центральной нервной системы, не отравленной утомлением, не заторможенной усталостью.

          300-400 раз в год повторяется штурм. Если рекорд падает, за ним тебя встречает другой, ещё страшнее.

          Крепость штурмуется не только в лоб, но и в обход. Атлет подбирает подсобные упражнения, шлифует технику, приседает со штангой на плечах, выполняет тяги, швунги, подрывы, протяжки... Кажется — ну что может быть проще жима? Если есть сила, значит, будешь жать. И весь секрет. Ан нет. Даже такой мастер жима, как Новак, свою великолепную технику³ получил отнюдь не в качестве бесплатного приложения к природной силе. Он занимался акробатикой и гимнастикой, легко держал "крест" с двухпудовыми гирями, жал из-за головы 140 килограммов, отжимался в стойке на кистях...

          Штангист никогда точно не знает, что его ждёт — успех или провал. А время идёт. Зал, в котором тренируешься, становится тебе родным. Выучиваешь наизусть каждую трещинку в полу. Любишь поднимать одну штангу и не любишь подходить к другой, хотя они как близнецы, сделаны на одном заводе и ни один ОТК не найдёт, чем одна штанга отличается от другой. Привыкаешь к банным запахам душевой. Знаешь, с кем хорошо поговорить, а с кем лучше помолчать. Привыкаешь к "своему" будущему рекорду — и рекорд привыкает к тебе. Словно дикий зверь, он постепенно добреет к тебе, признаёт в тебе хозяина, ещё колеблется, осторожничает, но он уже не страшен, он почти ручной. Труды не пропали даром. Через неделю соревнования. Умейте, товарищ, властвовать собой — вот и всё, что остаётся себе пожелать.

          Утром открываешь глаза, и настроение у тебя такое радостное, будто ты маленький мальчик, у тебя сегодня день рождения, и под подушкой уже лежит мамин подарок. Надо только зажмуриться, протянуть руку и взять его.

          Протягиваешь руку, включаешь радио. Слушаешь, какие новости принёс начинающийся день. "Вчера... выступая на первенстве общества... штангист... установил новый мировой рекорд".

          Долго лежишь и смотришь в потолок. Не чувствуешь ничего. Внутри какая-то пустота. А где-то вдали тонко и обидно звенят тысячи тонн металла, которые ты поднял неизвестно зачем.

          Что дальше? Ничего. Когда наступает положенный час, кладёшь в сумку тренировочную амуницию и идёшь в зал. В тот самый, где каждую трещинку на полу знаешь наизусть. Бодришься, конечно. Делаешь вид, что ничего не произошло. И все, от гардеробщиц до тренера, знают, почему ты делаешь этот вид...

          Такая наша жизнь. Если ты настоящий атлет, то заранее приготовься к тому, что тебя будут попеременно окунать то в ледяную купель, то в кипяток. Тут-то и обнаружится, годишься ли ты в силачи. Не надейся на свой талант. Забудь о нём. Вообрази, что его вообще нет. Лучше считай себя самым бездарным из всех людей, кто когда-либо брался за гриф. Талант, пускай даже исключительный, редкий, сам по себе по нынешним временам — ничто. Его нужно помножить на современные методы тренировки, фанатизм, упорство. Упорство, рассчитанное на десять лет вперёд.

          Тяжелоатлетическая элита — это не баловни судьбы. Здесь отыщется множество людей, имеющих за плечами трудную школу жизни, пришедших в спорт с мозолями от отбойных молотков, прикладов оружия, рычагов машин. Они не из тех, кого зовут маменькиными сынками. В жизни они устраивались без "руки" высокопоставленного дядюшки. Никто не говорит о них "мой протеже". Может быть, поэтому так хорошо вписались они в наш спорт, где успех не зависит от мимолётного порыва, вдохновения или природных даров.

          Техником-электриком на одном из танкеров Каспия плавал некоронованный чемпион мира довоенной поры Георгий Попов. Уходя в рейс, он брал с собой двухпудовики и тренировался прямо на палубе своего корабля. Девизом Попова были слова: "Нужно много отдать, чтобы достаточно получить". Он, весивший 60 килограммов, вырвал 108,25 кг. Целых пятнадцать лет этот рекорд вызывал отчаяние у силачей, пытавшихся его побить.

          Николай Саксонов... Он был тяжело ранен на войне. Сколько воли и упорства понадобилось ему проявить, чтобы стать чемпионом страны и мира! Это был подвиг трудолюбия. И, уйдя с большого помоста, Николай Саксонов остался таким же упорным и трудолюбивым. Он успешно защитил диссертацию на степень кандидата медицинских наук, а сейчас трудится над докторской диссертацией.

          Трудный тернистый путь прошёл и чемпион XVIII Олимпийских игр, неоднократный чемпион мира Алексей Вахонин. Много бед и невзгод выпало на его долю. Война. Бесконечные болезни. Голод. Вместо хлеба ели лебеду. Погиб на фронте отец. В доме было пусто. Корочки не найдёшь. Выживет мальчик или умрёт — вот как порой ставился вопрос. Алексей выжил, не сломался, всем чертям назло поднялся на олимпийский пьедестал почёта. И только он сам знает, каким трудом всё это ему далось.

          Куренцов, Иванченко, Колотов, Тальтс, Алексеев... Часто о них судят по газетным снимкам и кинокадрам — взрыв энергии, штанга на выпрямленных руках, всеобщий восторг, объятия, цветы... О них судят по победным реляциям — наборам цифр, глаголов и превосходных степеней...

          Но если ты, читатель, захочешь им подражать, то приходи посмотреть на их будничную тренировку. Сядь на скамейке в углу и понаблюдай. А если нельзя увидеть чемпионов мира — не беда. Приходи в любую секцию, где есть штанга и есть упорные ребята, которым она по душе. Глядя на них, ты узнаешь о чемпионском житье-бытье гораздо больше, чем из газетных отчётов и журнальных статей.

          Ты увидишь молчаливых людей, мокрые майки, следы магнезии на груди... Наверное, ребята будут неторопливо ходить, ронять скупые слова, затягивать широкие пояса. Упражнения со штангой не эффектны. Ты не увидишь никаких "ультра-си".⁴ У штангистов идёт работа. Ухая, как механический молот, штанга час за часом будет долбить и долбить помост. И если ты не заскучаешь, если придёшь сюда во второй и в третий раз, если в железном лязге услышишь обращённый к тебе зов, то, значит, право бросить вызов удаче и стать товарищем этих ребят — за тобой.

  ² Вот вопрос: для чего Воробьёв процитировал текст Коно, в котором "фанатичное трудолюбие" как раз осуждается? Напоминаю слова Коно:

          "Я знал выдающихся штангистов, мастеров международного уровня, которые изнуряли себя двух-трёхчасовыми тренировками, занимаясь по шесть раз в неделю и проделывая многочисленные повторения упражнений в не менее многочисленных подходах. Такие спортсмены руководствуются обычно следующим принципом: чем больше времени проведёшь в тренировочном зале, тем быстрее наступит прогресс. Как они ошибаются, рассуждая подобным образом...

          ...Тренировки должны приносить атлету радость. Штангист должен идти в зал с большим желанием работать..."

  ³ На самом деле подъёмные действия Новака были просто ужасны, их никак нельзя назвать словом "техника" — это была голая и обычно жутко корявая силища. Даже его знаменитый жим являлся совершенно бесхитростным (в то время как техника — это всегда некая двигательная хитрость) движением. Зато, правда, жим Новака можно назвать идеально чистым.

  ⁴ Термин "ультра-си" появился в результате усилий белорусского тренера по гимнастике Ренальда Кныша и его ученицы Ольги Корбут. Гимнастические элементы, которые начала показывать Корбут, резко отличались по сложности от традиционных — в частности, некоторые из этих элементов не могли выполнить даже представители мужской гимнастики. Женский международный технический комитет запретил женщинам выполнять на соревнованиях "ультра-си" как упражнения, опасные для жизни.

[на главную страницу]