Леонид Борисович Горянов

          Из книги "Великие дуэли" (1974 г., изд. "Физкультура и спорт")

          С тяжелоатлетом Яаном Тальтсом я впервые встретился, быть может, в самую трудную, в самую, неприятную минуту его спортивной жизни.

          Шёл 1966 год. В Берлине только что закончился очередной чемпионат мира, на котором двадцатидвухлетнему эстонскому штангисту было предоставлено почётное право впервые выступить за сборную СССР в полутяжёлой весовой категории. На Тальтса возлагали надежды, но в первом же движении классического троеборья — жиме двумя руками — новичок не справился с начальным весом 157,5 кг, получил "баранку" и выбыл из турнира, не принеся своей команде ни одного зачётного очка.

          Прошло несколько дней, я зашёл по какому-то делу на квартиру к своему давнишнему доброму знакомому Алексею Сидоровичу Медведеву и застал там Яана. Он только что вернулся из столицы ГДР и попросил у своего недавнего учителя (Медведев в ту пору руководил юношеской сборной страны) разрешения остаться переночевать, провести время до поезда.

          — Не хочу на людях быть, — объяснил Тальтс, выговаривая русские фразы с каким-то удивительно приятным лёгким акцентом.

          — Да ты не расстраивайся, — наперебой успокаивали мы гостя, — у тебя всё ещё впереди. Будут и победы, и медали...

          — Не в этом дело, — не сказал, а, скорее, простонал Яан. — Посмотрите, что пишут. Как мне после этого домой ехать?

          Он протянул нам газету. Нашу советскую газету. В репортаже с чемпионата мира там сообщалось, что Тальтс дрогнул перед соперниками, не проявил нужных бойцовских качеств, то есть, по существу, струсил. Я не цитирую потому, что в дословном тексте фигурировали ещё более резкие выражения и оценки. Яан был просто убит ими. И лишь к моменту отъезда немного отошёл, оттаял. Когда тронулся состав, он уже улыбался и даже крикнул нам:

          — Ничего, мы ещё будем героями! Будем...

          Ветер унёс его последние слова. А может, их и не было вовсе. Может, эта фраза оборвалась именно на том, на чём ей и следовало оборваться.

          Итак, Тальтс уехал, а мы с Медведевым остались на шумном, многоликом перроне Ленинградского вокзала. Я посмотрел вслед убегавшему составу и сказал:

          — Переживает парень...

          — Это неплохо, — задумчиво кивнул Медведев. — Значит, есть в нём нужная порция честолюбия. И спортивная злость есть. И желание доказать, что берлинская история — случайность.

          — А это действительно случайность?

          — Несомненно. И в какой-то мере отсутствие турнирного опыта, чрезмерное волнение дебютанта. Не так уж сложно всё это понять.

          Прошёл год, и я вновь увидел Яана Тальтса на квартире у Медведева.

          Интересная эта квартира. Широким русским гостеприимством её хозяев можно только восхищаться. В своё время здесь постоянно останавливался со своей многочисленной семьёй Рудольф Плюкфельдер, потом — один из первых учеников хозяина Леонид Жаботинский. Часто гостил здесь и всегда весёлый, жизнелюбивый Володя Каплунов.

          Теперь же дом Медведева стал на какое-то время домом Яана Тальтса, приехавшего на финальные соревнования IV Спартакиады народов СССР. Алексей Сидорович сам предложил:

          — Поживи у меня, Яан. В гостинице шумно, суетно, а дело тебе предстоит серьёзное.

          Стояло солнечное лето 1967 года. По вечерам, когда приходила желанная прохлада, мы садились с Яаном у окна и вели неторопливые беседы о жизни. Темп им задавал он — человек, который не может и не хочет торопиться. Каждый ответ Яан тщательно продумывал и произносил слова так медленно, словно каждое из них вымеривал на каких-то невидимых весах.

          Я попросил своего собеседника рассказать о том, как он пришёл в спорт.

          — Всё получилось неожиданно, — признался Яан. — Начал я с лёгкой атлетики. Очень любил этот вид спорта. Есть в нём какая-то особая прелесть. Видимо, прелесть естественности. Ведь всё, что делает человек на легкоатлетическом стадионе — ходит, бегает, прыгает, — он делает и в жизни.

          — И долго продолжалось увлечение лёгкой атлетикой?

          — Да, порядочно. Дела шли хорошо. Я несколько раз занимал призовые места на первенстве республики среди юношей. В метании молота и толкании ядра. Выполнил в каждом из этих упражнений норматив первого разряда.

          — Ого! — не удержался я: ведь высокие требования современной спортивной классификации мне хорошо знакомы.

          — По волейболу я тоже перворазрядник, — застенчиво улыбнулся Яан. — Играл за школьную сборную Пярну — моего родного города, где до сих пор живут папа и мама. И в настольный теннис выполнил норму перворазрядника. Два года был чемпионом, — не без гордости произнёс Яан.

          Он говорил о детстве, об увлечениях юности, и мне становилось ясно: его довольно быстрое продвижение в тяжёлой атлетике обеспечено исключительной разносторонностью, великолепной общефизической подготовкой. Я сравнивал Яана с полутяжеловесами недалёкого прошлого — массивными, неуклюжими — и думал о том, как разительно отличается он от них лёгкостью и красотой движений, подчёркнутым изяществом, стройностью и пропорциональностью фигуры.

          Наша беседа подходила к концу, когда я решил напомнить о памятном чемпионате в Берлине и спросить, кто из соперников произвёл на него тогда наибольшее впечатление.

          — Никто, — отрезал Яан решительно и даже, как мне показалось, несколько самоуверенно. Может быть, Тальтс заметил это и тут же поспешил уточнить: — Да мне и следить за ними не хотелось. Не то было настроение. А вот у тяжеловесов здорово выступил Роберт Беднарский. Он, правда, занял второе место вслед за Жаботинским (американец набрал тогда в сумме 537,5 кг), но он ведь намного легче нашего Лёни! И моложе. А как красиво поднимает штангу! Мне кажется, что судьба рано или поздно обязательно сведёт меня с ним.

          Эту фразу Яан произнёс в тот памятный вечер лета шестьдесят седьмого. А через два года началась дуэль Тальтс-Беднарский — на мой взгляд, одна из самых острых и волнующих в истории тяжелоатлетического спорта.

          "Финальный турнир IV летней юбилейной Спартакиады народов СССР собрал всё лучшее, чем располагает сегодня наш тяжелоатлетический спорт. Леонид Жаботинский, Виктор Куренцов, Алексей Вахонин, Борис Селицкий — каждый из них продемонстрировал восхитительное мастерство. Но всё же подлинным украшением встречи богатырей помоста оказалось выступление эстонского силача Яана Тальтса. Он стал первым в мире полутяжеловесом, которому удалось перешагнуть заветный пятисоткилограммовый рубеж. 502,5 килограмма — таков отныне рекорд в сумме классического троеборья Советской Эстонии, СССР, Европы и мира. И каких феноменальных результатов ни добивались бы впоследствии атлеты этой весовой категории, спортивный мир никогда не забудет, что первым был наш Яан."

          Вот так совершенно справедливо написала о выдающемся успехе Тальтса эстонская спортивная газета. Но если удалось бы собрать все статьи, корреспонденции, репортажи, опубликованные прессой других стран, мы убедились бы, что земляки Яана явно поскромничали. Американские, французские, польские, японские, западногерманские обозреватели употребляли по отношению к Тальтсу куда более громкие эпитеты. Он был единодушно объявлен главным претендентом на золотую олимпийскую медаль в Мехико. Выходящая в Париже газета "Экип" так и написала в конце шестьдесят седьмого:

"...пройдя пятисоткилограммовый рубеж, советский атлет Яан Тальтс дал всем понять, что ему сегодня нет равных в полутяжёлой весовой категории."

          Этого же мнения придерживались и другие авторитетные спортивные издания. При написании данного текста я изучил многие газеты и журналы предолимпийской поры. Их оценка, оценка всех без исключения специалистов мира в отношении Яана Тальтса была единодушной. Да вот, посудите сами.

          Боб Гофман, США, журнал "Тяжелоатлетический спорт":

          "В полутяжёлой весовой категории я вижу только одного спортсмена, достойного звания олимпийского чемпиона. Это — Яан Тальтс с его феноменальным результатом."

          Ян Войдыга, Польша, "Жиче Варшавы":

          "510 килограммов в сумме. И это сделал атлет, чей собственный вес не превышает 90 килограммов. Хотя до Олимпийских игр ещё несколько месяцев, золотую медаль хоть сейчас можно отдать Тальтсу."

          Алексей Медведев, СССР, "Спортивная жизнь России":

          "... У Яана Тальтса — студента второго курса Тартуского университета — всё время было отличное настроение. А шестого апреля оно улучшилось ещё больше, когда он набрал в сумме 510 килограммов. Пожалуй, ни один полутяжеловес в мире не может даже мечтать сегодня о таких результатах."

          Перечень подобных оценок можно было бы продолжать очень долго. И вдруг... всё смешалось в нашем тяжелоатлетическом доме. Рядом с эстонским богатырём появились ещё два тяжеловеса: швед Бу Юханссон и финн Каарло Кангасниеми. Эти мастера, ещё год назад считавшиеся не более как середнячками, в предолимпийский сезон как-то незаметно, но уверенно подошли к пятисоткилограммовому рубежу в сумме, а затем и преодолели его.

          Неожиданность? Да. Но, как известно, в год Олимпиад — главных спортивных праздников планеты — всегда бывает много неожиданностей.

          Итак, беспечная жизнь эстонского атлета закончилась. Наступили дни тревог и душевных переживаний. О том, что происходило в те дни, я попросил рассказать Алексея Сидоровича Медведева — наставника Яана и в ту пору второго тренера сборной страны.

          Первый вопрос, который, вероятно, заинтересует читателей, следующий: как могло получиться, что мы "прозевали" появление двух выдающихся полутяжеловесов?

          Дело тут не в "зевке". И Юханссона, и Кангасниеми мы знали уже несколько лет, их результаты колебались в пределах 460-480 кг. Но в предолимпийский год и особенно непосредственно весной олимпийского, 1968-го, оба эти спортсмена, используя накопленные за годы напряжённого тренировочного труда резервы, ¹ форсировали подготовку и добились резкого увеличения результатов — до уровня самого высокого международного класса.

          Появление этой пары, естественно, заставило нас срочно пересмотреть все планы Яана. Потребовались новая стратегия и тактика подготовки к Играм. Встал вопрос: что определить в ней как главное?

          Приближался очередной чемпионат Европы. Оба скандинава сообщили, что примут в нём участие. Таким образом, очная встреча лидера и его преследователей должна была состояться ещё задолго до Мехико.

          Признаюсь, наши раздумья были долгими и тяжёлыми. Наконец мы с Яаном сформулировали окончательное решение: Тальтсу следует постараться сохранить за собой фактическое, а следовательно, и психологическое преимущество. Он должен был утвердить незыблемость своих позиций и свой значительный потенциал высокими результатами на первенстве Европы.

          И вот в июне в Ленинграде собрались самые сильные люди нашего континента. Тальтс и Кангасниеми крепко пожали друг другу руки. Фотокорреспонденты запечатлели этот момент, и снимки, изображающие двух претендентов на олимпийское золото, появились во многих газетах с короткой, но весьма выразительной подписью: "Перед боем".

          Но в городе на Неве никакого боя, по существу, не произошло. Он не получился. Яан выступил великолепно и установил новый мировой рекорд в сумме — 512,5 килограммов. Финн на этот раз даже не перешёл пятисоткилограммовый рубеж. Настроение у Яана, и соответственно у нас, тренеров, вновь поднялось.

          Но радоваться, как выяснилось, было рано. Финский полицейский ² Кангасниеми, могучий и разносторонне развитой физически, оказался к тому же очень мудрым и целеустремлённым человеком. Руководствуясь нашей русской пословицей насчёт двух зайцев, он сосредоточил всё своё внимание на Играх, спокойно и методично подводя себя к пику спортивной формы. До нас доходили сведения, что после Ленинграда он вдвое увеличил нагрузки, что он принимает теперь специальные белковые вещества, обеспечивающие форсированный прирост мышц, что весь тренировочный цикл он проводит на специально построенной для него в глубине соснового леса базе, ³ где есть всё — от совершеннейшего инвентаря до прекрасной парной и цветного телевизора. Журналисты, безуспешно пытавшиеся в это время проникнуть к нему, назвали Каарло "лесным отшельником".

          И вдруг из глубины безмолвного бора миру явилась весть, ставшая сенсацией номер один: незадолго до начала Мексиканской Олимпиады Кангасниеми дважды, почти подряд, улучшил достижение Тальтса, доведя мировой рекорд до изумившей даже нас, привыкших ничему не удивляться, суммы — 522,5 килограмма.

          Конечно, этот сам по себе выдающийся результат в сложившейся ситуации оказался очень сильным психологическим ударом: до начала Игр оставались считаные дни, перестраивать планы было некогда, а дело обернулось так, что Тальтс из бесспорного лидера превратился в догоняющего.

          Яан внешне храбрился, держался на людях молодцом, но я-то видел, что присущее эстонцу спокойствие оставило его.

          Ко всему остальному, настроение портило ещё одно немаловажное обстоятельство: Яан был очень предрасположен к прибавлению веса. В сущности, по законам современной методики ему уже в 1968 году следовало переходить в следующую весовую категорию. Но у нас не было в ту пору другого полутяжеловеса, способного претендовать на место в национальной сборной, и эстонскому штангисту пришлось сгонять килограммы искусственным способом. А эта процедура отнимает много сил. ⁴

          И вот настал день генерального — олимпийского — сражения. На помост, установленный в центре огромной сцены мексиканского театра "Инсурхентес", вышли четырнадцать сильнейших в мире атлетов полутяжёлой весовой категории.

          Ещё накануне, когда мы в последний раз разрабатывали и уточняли тактику на этот день, я сказал Яану:

          — Положение далеко не безнадёжное. Ты имеешь все шансы бороться с финном на равных. Но только в том случае, если не уступишь ему в жиме. Сделай здесь всё возможное. А лучше всего сделай то, что ещё вчера тебе казалось невозможным. Тогда ты победишь.

          Вместе с началом первого движения классического троеборья пошли и первые трагедии: француз Стейнер и один из фаворитов — венгр Гёза Тот — получили нулевые оценки. Четыре года напряжённого труда, надежд, самопожертвования — и вот поражение прямо на старте. Да, этим мужчинам вполне можно было простить слёзы, которые они не могли сдержать.

          Переживания соперников не прошли бесследно для Яана. Он занервничал и заказал явно заниженный для первого подхода вес. Переубеждать его было опасно, к тому же и над нами, тренерами, как страшные призраки, витали нули француза и венгра. Пришлось вспомнить пословицу: "Не до жиру — быть бы живу".

          Яан сработал чётко и в третьем подходе зафиксировал штангу весом 160 килограммов. Но этого было мало. Тальтс проиграл прежде всего самому себе: его личный рекорд, показанный сравнительно недавно, был на десять килограммов выше. Да, Яан выжимал, причём неоднократно, 170 килограммов. Но когда-то. А Кангасниеми выжал их сейчас, здесь, в Мехико. И сразу же резко ушёл вперёд. Именно в то самое мгновение мне стало ясно, что финн победит. Теперь только чудо могло помешать ему взойти на верхнюю ступень пьедестала почёта.

          Но чуда не произошло. В рывке Каарло, находившийся в отличной форме, установил новый мировой рекорд — 158 килограммов. Яан осилил лишь 150 килограммов. Он пришёл в разминочный зал и сокрушённо произнёс:

          — Всё!

          — Что значит "всё"? — прикрикнул на него я. — Что значит "всё"? Сейчас ты обязан бороться за второе место, обеспечить его команде...

          Яан посмотрел на меня почти отсутствующим взглядом:

          — Ах, да... Второе место... Надо занять...

          Я взял Тальтса за плечи и крепко встряхнул:

          — Будь мужчиной, Яан! Покажи им всё, что ты можешь. А ты ведь многое можешь, дружище!

          Не знаю, подействовали ли на него эти слова, но, когда Яан выходил на помост, я увидел на его лице выражение какого-то отчаянного озорства. Что это означало, я понял перед третьим подходом, когда Яан заказал 187,5 килограммов.⁵ Этот вес превышал мировой рекорд. Зал затих. Каарло Кангасниеми, уже закончивший выступать, бесконечно счастливый, вышел посмотреть на своего недавнего соперника и первым отчаянно зааплодировал, когда Тальтс легко, с каким-то подчёркнутым изяществом поднял штангу над головой. Он отыграл в этой отчаянной гонке у финна на самом финише десять килограммов и с суммой 507,5 килограммов занял второе место, завоевав себе и своей стране серебряную олимпийскую медаль.

          Конечно, при известных обстоятельствах Яан Тальтс мог бы выступить в Мехико лучше. Конечно, на его результатах сказалось огромное нервное напряжение олимпийского года. Но всё-таки главное заключалось в том, что финн был тогда сильнее. Просто сильнее — и всё тут.

          Как бы там ни было с точки зрения абсолютной объективности, молва и общественное мнение отнесли Яана Тальтса к числу олимпийских неудачников. К числу тех, кто не добился того, чего от них ожидали.

          Ещё большим неудачником Олимпиады оказался уже упоминавшийся выше американец Роберт Беднарский.

          Бывают спортсмены, которые идут к успехам, к признанию долгие годы. Беднарский же приобрёл всемирную известность в течение буквально одного "рабочего дня" чемпионата мира 1966 года. Он вышел на берлинский помост безвестным новичком, но, набрав в сумме 537,5 килограммов, оказался вторым вслед за Жаботинским тяжеловесом мира. Только тогда на него обратила внимание пресса. Вот небольшой отрывок из интервью, которое дал Роберт Беднарский корреспонденту газеты "Экип".

          "Журналист: Для спортивного мира вы оказались совершеннейшим незнакомцем. Расскажите же как можно больше о себе.

          Беднарский: Мне 22 года, восемь из них я поднимаю штангу. В школе занимался лёгкой атлетикой, брал призовые места в беге на короткие дистанции. В день, когда мне исполнилось 13 лет, стал чемпионом класса но прыжкам в высоту.

          Однажды мы, мальчишки, остановились у штанги весом 40 килограммов. Все — понимаете, все — мои сверстники подняли её, а я не смог. Эта неудача поначалу расстроила меня, но потом раззадорила. Я начал тренироваться — упорно, даже яростно. И через год доказал, что стал самым сильным в классе. А теперь я хочу доказать, что являюсь самым сильным в мире. Уверяю вас, я сделаю это. Если хотите щзнать, кто завоюет в Мехико золотую медаль в тяжёлом весе, то могу сказать вам об этом заранее: я, Роберт Беднарский."

          В те дни Беднарский проигрывал в сумме нашему лидеру Леониду Жаботинскому больше тридцати килограммов, и это заявление американца было воспринято как пустая похвальба.

          Но очень скоро он заставил смотреть на себя гораздо серьёзнее. И о нём заговорили как об одном из и впрямь основных кандидатов на олимпийское золото. Дело в том, что 23 марта 1968 года в городе Йорк, в резиденции главного мецената американской тяжёлой атлетики Боба Гофмана, Роберт Беднарский набрал очень значительную по тем временам сумму — 565 килограммов (195 + 160 + 211).

          Спортивные специалисты всех стран ещё только изучали и комментировали эту новость, как из-за океана вдруг пришло новое сообщение: 4 мая в Вашингтоне Беднарский установил мировой рекорд в жиме: 204,5 килограмма.

          Но и это было ещё не всё. 9 июня в том же самом Йорке на очередном чемпионате Соединённых Штатов Америки Беднарский выиграл звание чемпиона своей страны с третьей суммой за всю историю мировой тяжёлой атлетики: 580 килограммов. Попутно Роберт установил два великолепных мировых рекорда: в жиме — 206,5 килограммов и в толчке — 220,5 килограммов. И это при собственном весе 113,6 килограмма — самом маленьком, который имели в ту пору все известные тяжеловесы.

          В тот день, выступая по радио и телевидению для Европы, упомянутый выше Боб Гофман заявил (это заявление было застенографировано и перепечатано многими изданиями):

          "Роберт Беднарский неуклонно идёт к намеченной цели. Ещё до Мехико он намерен превзойти шестисоткилограммовый рубеж и с этим результатом быть недосягаемым на Олимпиаде даже для самого Жаботинского".

          Такова была стратегия Беднарского. Стратегия, которая в конечном счёте и подвела этого талантливого атлета. Надеясь сокрушить своих будущих соперников ещё до личной встречи, надеясь нанести им оглушительный психологический удар, Роберт с благословения американских тренеров и прежде всего "папаши Гофмана" применил форсированную подготовку.

          Как нередко бывает в таких случаях, произошла катастрофа. Частые выступления "на пределе", стремительно возраставшие изо дня в день тренировочные нагрузки надломили моральные и физические силы Беднарского. И на отборочных соревнованиях американских тяжелоатлетов к Олимпийским играм бесспорный фаворит оказался лишь на третьем месте со скромной — в сравнении с предыдущими — суммой: 560 килограммов. Беднарский пропустил вперёд Дьюба (575 кг) и Пикетта (572,5 кг). А по существующим в США традициям отборочные состязания — именно они и никакие другие — и определяют окончательный состав олимпийской команды. Не будем спорить, хорошо это или плохо. Главное другое; традиция была свято соблюдена и на сей раз. "Король помоста", как называла Роберта американская пресса, увы, остался дома и следил за ходом Игр по телевизору.

          Отшумели мексиканские баталии штангистов. Ещё недавно волновавшие сердца миллионов, они стали историей. Но на состоявшемся в Мехико сразу же после Олимпиады конгрессе Международной федерации тяжёлой атлетики были приняты важные для её будущего решения. Конгресс утвердил, узаконил существование двух новых весовых категорий — наилегчайшей (где теперь выступают атлеты, чей вес не превышает 52 кг) и первой тяжёлой (110 кг).

          Первый тяжёлый вес. Сюда-то и перешёл наш Яан. Тренеры не возражали; новая весовая категория была словно специально придумана для силача из Эстонии. Смущало только одно: в этой же категории, судя по сообщениям мировой печати, собирался выступать и Роберт Беднарский.

          Как ни странно, спокойнее всего эту весть воспринял сам Тальтс.

          — Я давно мечтал помериться силами с Беднарским. Наши встречи могут оказаться интересными, — сказал серебряный призёр мексиканской Олимпиады.

          В конце августа я получил приглашение погостить несколько дней на тренировочных сборах, которые тяжелоатлетическая команда СССР проводила перед очередным чемпионатом мира в Варшаве. Я пробыл на тех сборах неделю и всё это время наблюдал за Тальтсом.

          Мне очень понравился этот спортсмен. Нигде и ни в чём он не шёл, не хотел идти проторёнными путями. Вот самый, казалось бы, "безобидный" элемент распорядка дня: физзарядка. Но и здесь у Тальтса был свой, не похожий ни на чей другой, набор упражнений.

          Яан выбрал лестницу в двадцать ступенек и поставил перед собой задачу одолеть её двумя прыжками. Придумал оригинальные подседы и выполнял их с прибавлением: сегодня двадцать подседов, завтра тридцать...

          Яан написал кому-то из знакомых, и ему прислали придуманный специально для него комплекс упражнений на гимнастической перекладине.

          Или вот ещё: Яан слывёт одним из лучших "технарей" не только у нас, но и во всей мировой тяжёлой атлетике. Здесь, на зарядке, пятнадцать-двадцать минут Тальтс тратил на одну лишь имитацию с палкой всех движений классического троеборья. Точно так же и мастера балета, перед искусством которых преклоняется мир, начинают каждый свой день вошедшими в их жизнь с детства упражнениями у станка под кажущееся банальным "раз-два-три"...

          В тяжелоатлетическом зале у Яана тоже своя методика, свои комбинации упражнений, свой ритм чередования нагрузок и отдыха.

          По установленному порядку перед каждой работой с металлом и после окончания тренировки на сборах проводится специальное медицинское обследование: проверяется пульс, артериальное давление, лабильность нервно-мышечного аппарата и т.п. Некоторые спортсмены относятся к этому обследованию спустя рукава, торопят врачей:

          — Быстрей... У меня всё в порядке.

          Яан не таков. Он ко всему подходит с необыкновенной тщательностью и серьёзностью. Завёл дневник с выразительной надписью: "Медицинское обследование". Кто-то из друзей спросил:

          — Зачем это тебе? Ведь врачи и так всё записывают...

          — Врачи по-своему оценивают, а я — по-своему.

          Всё оценивать по-своему, всё использовать ради главной цели, всё осознать — вот закон Тальтса, его творческое кредо.

          Тальтс работает удивительно много, напряжённо, но... весело. То что-то мурлычет себе под нос, то произнесёт какой-нибудь спич, то пошутит с товарищем между подходами. И снова — работа, работа, работа...

          В ту неделю я обратил внимание ещё на один чрезвычайно любопытный факт: Яан в большей, чем кто-либо из его товарищей, степени дополнял работу с железом самыми различными упражнениями из арсенала спорта. Тяжелоатлеты (я это уже давно знаю) не любят бегать, а он — бегал. В его дневной набор нагрузок обязательно входил кросс, и его дистанция в середине лета достигала пяти километров. Бывало, в дополнение к этому Яан уходил на стадион, где отрабатывал спринтерские рывки и бег по виражу — отличное средство для развития чувства скорости. Он часами с увлечением играл в волейбол; прыгал и прыгал без конца и посылал мяч через сетку точными, резкими ударами.

          Однажды мы с Яаном сидели на веранде гостиницы в одном из подмосковных городков, смотрели, как вечернее солнце опускается в реку, вдыхали густой настой сосняка и вели неторопливую беседу.

          — Мне иногда кажется, Яан, что ты работаешь вдвое больше, чем остальные члены сборной. Или я всё же ошибаюсь? — спросил я.

          Тальтс пожал плечами. Помолчал. А когда я подумал, что моё любопытство так и останется неудовлетворённым, произнёс, как всегда растягивая слова:

          — Всем будет трудно в Варшаве... Мне — особенно. Знаешь, Беднарский — это спортсмен. Это о-го-го какой спортсмен!

          — Ну а как думаешь, сумеешь одолеть его?

          — Вот и ты, как все, — протянул Тальтс с явным сожалением. — Кто сможет до поры до времени ответить на этот вопрос? Вот ты меня спрашиваешь, а я не знаю. Спроси Беднарского — и он не знает. В этом-то и заключается вся прелесть спорта! Вот сойдёмся, тогда и будем отвечать на твой вопрос.

          Они встретились в Варшаве в сентябре 1969 года. Мировая спортивная пресса ещё задолго до начала поединка Беднарский-Тальтс уделяла ему много внимания. Подавляющее большинство специалистов отдавало предпочтение американцу.

          "Человек, имеющий в своём активе сумму 580 кг, — написал знаменитый атлет Томми Коно, — располагает колоссальным психологическим преимуществом. Он может в нужную минуту совершить любое "чудо"".

          Зал, вмещающий восемь тысяч зрителей, к началу состязаний атлетов первого тяжёлого веса был заполнен до отказа. Многие сотни варшавян так и не смогли попасть на соревнование, чтобы своими глазами увидеть захватывающую борьбу двух выдающихся спортсменов — чемпиона СССР Яана Тальтса и чемпиона США Роберта Беднарского. В списке атлетов этой весовой категории значилось ещё одиннадцать участников, но было ясно, что они лишь статисты в этой героической драме.

          Состязания — это вершина спорта, его кульминация. Именно в ходе соревнований, в очной, непосредственной борьбе наиболее ярко и выпукло проявляется характер атлета. Соревнование — высшее проявление его "я". И потому, чтобы рассказать о противостоянии этих великих атлетов — Тальтса и Беднарского — я хочу воспроизвести все детали их варшавской дуэли.

          Жим. Американец был дважды абсолютным рекордсменом в этом движении, имел результаты, превышающие 200 килограммов. Но что он сможет показать теперь?

          Всеми силами нужно постараться держаться вплотную за Беднарским, не дать ему значительно оторваться — вот задача, которую тренеры поставили перед Тальтсом.

          И "первый раунд" Яан почти не проиграл: у него в зачёте оказалось 180 кг, у соперника — 182,5 кг.

          — Хорошо, старина! — сказал Яану уже давно закончивший выступление и завоевавший очередную свою золотую медаль Виктор Куренцов. — Продержись ещё в рывке, а в толчке, глядишь, догонишь и перегонишь.

          Но рывок тоже выиграл Беднарский — 160 кг. Тальтс смог поднять только 155 кг. Тем самым американец получил семь с половиной килограммов преимущества.

          — Хватит ли их для победы? Сумеет ли отыграть эту фору русский? — неумолчно гудел огромный зал.

          А наш спортсмен в эти минуты энергично разминался. Внешне он казался совершенно спокойным. Может быть, лишь слишком часто отбрасывал назад волосы да стискивал, всё стискивал ладони. Тальтсу достаточно было сравняться с американцем в сумме, поскольку собственный его вес был меньше.

          Беднарский для первого подхода в толчке заказал 200 килограммов. И, к удивлению многих, довольно тяжело взял штангу на грудь. Но заключительную фазу движения выполнил нормально.

          — Засчитано! — просигнализировали все судьи.

          Через несколько секунд к снаряду подошёл советский атлет. Он так легко, с таким изяществом выполнил все фазы толчка, что в зале долго гремела овация.

          — Нех жие! Нех жие! — скандировали темпераментные польские болельщики.

          Затем всё смолкло: людей интересовало, какой очередной тактический ход предпримет Роберт Беднарский. Американец прибавил всего пять килограммов. По залу пронёсся гул удивления. Узнав об этой заявке в разминочной, Яан подошёл к Медведеву и спросил:

          — Чего это Роберт так осторожничает?

          — Похоже, он устал, — уверенно сказал Медведев. — По всему видно, что устал. И нервничает, видимо, изрядно.

          — Я тоже пойду на 205 кг, — произнёс Тальтс. — А потом буду решать, каким образом догонять Беднарского в последней попытке.

          — Что ж, решение грамотное, — согласился Алексей Сидорович. — Спокойно закрепи тыл, а там и в решающую атаку можно будет перейти.

          Первым к 205 кг подошёл Беднарский. С большим трудом взвалил он этот огромный вес на грудь, а затем невероятным усилием мышц и воли вытолкнул его на прямые руки.

          А в это время Яан, уже закончивший разминку, ещё раз — без веса — репетировал свой подход. Он понимал всю его важность. Ошибка, малейшая неточность могли оказаться роковыми.

          Неторопливо, сосредоточенно шёл Яан к установленному на помосте снаряду. В этот миг для него не существовало ничего, кроме огромной массы металла. Натруженными руками рабочего человека Тальтс взялся за гриф штанги. Он почувствовал, как даже сейчас, без давящей тяжести веса, вливается в ладони нарезка. Мозг в последний раз дал команду каждой мышце его тела: "Надо поднять!" Огромный вес сопротивлялся, тянул к земле, пронзал мускулы острой, колющей болью. В глазах пошли красные круги, а потом всё заволоклось густым белым светом.

          Но там, в рядах зрителей, об этом ничего не знали. Люди видели только то, что им подвластно видеть: как подчёркнуто легко оторвалась штанга от пола, как удобно легла на грудь и через несколько мгновений взлетела к потолку.

          Снова раздались овации. У самого края кулис стоял Роберт Беднарский, жадно наблюдавший за всем происходившим, и шептал:

          — Феноменально...

          Беднарского ошеломил не сам вес, взятый Тальтсом, а то, как легко он был поднят. И, вероятно, эта лёгкость произвела впечатление на американских тренеров. Сила советского атлета лишила американца и его наставников уверенности. И в минуту посетившей их растерянности они заказали для следующего подхода вес 207,5 кг.

          — На помост к весу 207,5 кг вызывается Роберт Беднарский, США. Третий подход, — объявил секретарь соревнований, и мощные динамики громогласно повторили эти слова.

          У спорта свои чёткие, нерушимые, не допускающие никаких отступлений законы. Международные правила гласят: после того как установлен вес и спортсмен вызван на помост, он обязан в течение трёх минут совершить подход. Судьи включили секундомер. Его огромная стрелка побежала будто по шпалам, вздрагивая, по делениям чёрного круга.

          В зале в это время стояла насторожённая тишина. Фотокорреспонденты, словно готовящиеся к решающей атаке бойцы на передовой, короткими рывками придвинулись к самому помосту. Вспыхнул свет юпитеров. А Беднарского всё не было.

          Прошло две минуты сорок секунд. А потом и три минуты. Тревожно прогудел сигнал, оповещая, что установленное время истекло. И вместе с сигналом загудел, всколыхнулся, заволновался зал:

          — В чём дело?

          — Американец фактически обокрал себя и облегчил задачу Тальтса.

          — Конечно, теперь русский легко выиграет. Ему достаточно толкнуть 212,5 кг.

          — А разве это так просто?

          — Конечно, не просто. Но русский ведь приехал не баловаться...

          Пока зал кипел страстями, пока в партере и на ярусах шли споры да пересуды, Яан готовился к последнему подходу. Теперь всё зависело только от него, и оставаться спокойным, как ни уговаривали, как ни просили его тренеры, спортсмен, конечно, не мог. Он ходил по разминочному залу из угла в угол, и его лицо краснело с каждой минутой всё сильнее. Чтобы как-то отвлечь атлета, к нему подошёл Медведев и указал рукой в противоположный угол огромного помещения:

          — Посмотри...

          Там творилось что-то непонятное. Беднарский, яростно жестикулируя, кричал на двух своих тренеров. Те, в свою очередь, не оставались в долгу. Потом подошёл Боб Гофман. Сказал — нет — бросил несколько отрывистых фраз. Ушёл. И троица, прекратив споры, потянулась за ним.

          — В чём дело? — спросил Тальтс Медведева.

          — Не догадываешься? Они поняли, что продешевили. Подумали и решили, что тебе под силу поднять двести двенадцать. Теперь и хотели бы переиграть, да поздно. Только уж ты, смотри, не подкачай!

          Двести двенадцать с половиной килограммов! Никогда прежде — ни на тренировках, ни тем более на соревнованиях — эстонскому силачу не приходилось толкать этот колоссальный вес. Когда Яан вышел на сцену, публика встретила его тепло: все сидевшие в зале прекрасно понимали, какое испытание ждёт атлета. Несколько тысяч людей облегчённо вздохнули, когда, на какое-то мгновение замешкавшись, он всё же сумел преодолеть "мёртвую" точку и подняться в стойку с огромным весом на груди.

          Воцарилась тишина. Такая, что когда Яан устраивал штангу на груди поудобней, все услышали, как звякнула пряжка его широкого пояса. И никто не слышал грохота упавшей на пол штанги, когда, блестяще выполнив толчок, Яан бросил снаряд на помост. ⁶ Вокруг всё ликовало, все восторженно приветствовали подвиг советского атлета. Тальтс догнал в сумме американца и, имея меньший собственный вес, завоевал первое место и звание чемпиона мира.

          Зал бесновался почти полчаса. А когда восторг понемногу стих, когда, казалось, всё было закончено, в динамиках вдруг раздалось:

          — На помост к весу 212,5 кг вызывается Роберт Беднарский, США. Третий подход.

          Успокоившийся было зал загудел снова. Тишину пронзил крик:

          — Не имеет права!

          Да, вызов Беднарского на помост был совершенно неправомерен. И руководитель нашей делегации Аркадий Николаевич Ленц тут же подал в главную судейскую коллегию протест.

          Но пока официальные лица собирались рассматривать этот документ, Роберт Беднарский вышел на помост. Его лицо не выражало особого энтузиазма: американец отлично понимал, что попал впросак. Но сейчас Роберт хотел просто реабилитировать себя в глазах публики.

          Хотя официальная часть соревнований была уже окончена, все с нескрываемым интересом следили за действиями Роберта. И когда, показав себя первоклассным атлетом, тот красиво вытолкнул штангу, темпераментные, дружелюбные варшавяне устроили штангистам волнующую овацию.

          — Слава чемпиону мира Тальтсу!

          — Нех жие непобеждённый Беднарский! — неслось со всех сторон.

          А к Яану уже подбежали друзья, обнимали его, жали руки, пытались качать:

          — Поздравляем с победой!

          — С золотой медалью!

          — Ты первый! Понимаешь, лучший из всех в этой весовой категории!

          Через пятнадцать минут данную бесспорную истину большинством голосов подтвердило апелляционное жюри чемпионата — орган, которому дано высшее право окончательных решений. Попытка Беднарского была названа тем, чем она и была на самом деле, — "сверхплановым" подходом. И сам дотошный Оскар Стейт, ответственный секретарь Международной федерации тяжёлой атлетики, во всеуслышание провозгласил советского спортсмена Яана Тальтса первым в истории чемпионом мира в первой тяжёлой весовой категории. А президент Международной федерации Кларенс Джонсон надел на плечо Тальтса ленту с золотой медалью.

          И по флагштоку медленно пополз вверх алый стяг нашей Родины. И величавая мелодия Государственного гимна СССР поплыла под сводами огромного зала "Гвардия". И мощные лучи прожекторов осветили счастливое, растерянное лицо эстонского богатыря.

          — Вот и финал, — сказал кто-то.

          Но, как оказалось, до финала было ещё далеко.

          В один из летних дней 1970 года группе московских спортивных журналистов было прислано приглашение посетить в течение двух дней учебно-тренировочные сборы советских штангистов, готовившихся к очередному чемпионату мира. Чемпионат этот должен был состояться в американском городе Колумбус, и мы по просьбе руководителей сборной "прихватили" с собой кандидата географических наук Андрея Николаевича Колобова, побывавшего в своё время в этом районе США.

          Приехав на тренировочную базу, мы пошли по широкой тенистой аллее к главному зданию. Первым, кто нам попался, был Тальтс — стройный и красивый, но почему-то необычайно угрюмый.

          Мы поздоровались. Яан спросил:

          — Лекцию нам читать будете?

          — Да. А что?

          — Да то, — Тальтс помахал рукой, и тут я заметил, что он держит в ней несколько листков бумаги, — что, какой бы там ни был климат, в Колумбусе будет очень жарко. Очень...

          — Почему ты так решил?

          — Почитай, — Яан протянул мне листки.

          Это был присланный из Всесоюзного научно-исследовательского института физической культуры перевод статьи, опубликованной в американском журнале "Спортс иллюстрейтед". Статья утверждала, что "истинным чемпионом мира является... Роберт Беднарский".

          Так в чудесный, залитый солнцем, погожий августовский день я впервые услышал об этой скандальной претензии.

          В статье сообщалось:

          "Ответственный секретарь нашего Международного атлетического союза господин Оскар Стейт, вынужденный по обстоятельствам, от него не зависящим, голосовать за победу русского, чуть позднее, оставшись наедине со своей совестью, изменил решение, засчитал попытку Беднарского на 212,5 килограммов как третий подход и оформил его сумму — 555 килограммов — в качестве нового мирового рекорда."

          "Оставшись наедине со своей совестью..." Да какая же это "совесть"? Гораздо больше сие смахивало на бессовестность.

          Мы читали, перечитывали эти строки и не могли поверить в написанное. Но вместе с тем стало совершенно очевидно, что американцы используют поступок господина Стейта к своей выгоде. Через некоторое время появились бесспорные подтверждения этому: пришли американские спортивные журналы с портретами Беднарского, и подписи под ними величали его чемпионом. Потом в различных изданиях США, Англии и ФРГ стали появляться материалы, в которых, словно невзначай, делались ссылки на его "новый мировой рекорд" в сумме.

          Через месяц мне снова довелось побывать в гостях у сборной. До её отъезда на чемпионат оставались считаные дни. Я спросил Яана:

          — Скажи, на своих тренировках ты уделял внимание специальной психологической подготовке к дуэли с Беднарским?

          — Каких-либо специальных заданий, нацеленных упражнений и комплексов на тренировках не было, — ответил Тальтс. — Но весь ход моих занятий был рассчитан на укрепление воли и на то, чтобы выиграть именно этот поединок. Новый поединок с Беднарским.

          В эти же дни Яан охотно — правда, несколько конспективно — изложил мне свою трудовую схему последнего года.

          — Из Варшавы приехал усталым, — сказал он. — Было вообще трудно, да ещё эта возня доконала. Одним словом, месяца полтора-два даже думать о тренировках не мог. Знаешь, даже испугался: а вдруг это навсегда? Но вскоре после того, как встретили Новый год, я пошёл с друзьями в кино. Не помню уж точно, какую картину тогда показывали. Так вот перед ней пустили журнал. А в нём — надо же — кадры с варшавского чемпионата! Я увидел себя на пьедестале почёта. И зал, грохотавший аплодисментами. И надменно улыбающегося Беднарского. Увидел всё это, встал со своего места, когда зажёгся свет, и... поехал в тяжелоатлетический зал. Понимаешь, снова что-то загорелось в груди! Ещё с большей силой, чем прежде. Вот так вернулась ко мне жажда тренировок. И утолить её было, казалось, невозможно. Товарищи и тренеры говорили мне:

          — Не слишком ли круто ты нагружаешься, Яан?

          Но у меня всё пело в душе. Да и к тому же лучшие дозировщики нагрузок — моё сердце, мой организм в целом. Когда всё в порядке, они молчат и не мешают. А чуть подойду к "красной черте" — немедленно дают сигнал.

          Прекрасно себя чувствуя, я поехал в Минск, где в тот год проводились очередные международные соревнования на Кубок Дружбы. Я знал, что Василий Алексеев собирается открыть "Клуб 600", и очень хотел предварить его выступление мировыми рекордами. Не вышло. Набрал сумму 540 килограммов. И сам себе сказал: "Мало. Для борьбы с Беднарским надо забыть о таких результатах, хотя сами по себе они не так уж плохи".

          Я всё время помнил о своём американском сопернике. Всё время настраивал себя на мысль, что там, у него дома, я должен во что бы то ни стало вновь победить его.

          Но вернувшись из Минска домой, почувствовал острую боль в плече. Врачи изучили меня под разными аппаратами и вынесли приговор:

          — Травма позвоночника. Надо срочно лечиться.

          Я проводил дни в клинике и с грустью думал о том, что мой соперник неожиданно получил фору в целый месяц. И что мне надо сохранить в себе бодрость и уверенность, которые потребуются для того, чтобы наверстать упущенное.

          Я лежал в палате, когда однажды принесли очередную почту. Раскрыл газету — и ахнул; мой земляк, мой друг Карл Утсар стал чемпионом страны с великолепной суммой — 545 килограммов! Я послал ему поздравительную телеграмму, а про себя сказал: "Хватит болеть! Время несётся вперёд на крыльях, и тот, кто остановится хотя бы на день, безнадёжно отстанет".

          Я начал работать как зверь. Как зверь, выпущенный из клетки: я ведь только что покинул больницу.

          "Отдых" пошёл мне на пользу. Работалось очень легко. Я стал корректировать свои планы, допуская всё бОльшие и бОльшие нагрузки.

          Первый успех пришёл в мае. Мы были тогда в гостях у болгарских друзей, и я выжал 196 кг. Я записал этот результат в свой дневник, сделав рядом пометку: "Здесь я сейчас впереди американца".

          Видишь, я ни на минуту не забывал о Беднарском. И готовил себя конкретно на борьбу с ним. Я помнил, что Роберт особенно силён в жиме, — и стал подтягивать жим. Чтобы сразу не отстать, не дать ему психологического преимущества ни в одном из движений троеборья.

          Когда мы вернулись домой, мне сказали, что Беднарского и ещё нескольких штангистов приглашал к себе на приём президент Никсон. И что Роберт дал ему слово победить в Колумбусе. Мне очень захотелось, чтобы он не выполнил этого обещания. Очень захотелось ещё до приезда в Америку нарушить спокойствие соперника, заставить его засомневаться, занервничать, форсировать свою подготовку. Ничего не поделаешь: спорт есть спорт, и соревнования длятся годы, а не только тогда, когда стоишь с соперником рядом!

          С этим настроением я и тренировался. С этим настроением я и вышел на помост чемпионата Европы в венгерском городке Сомбатхей. Толчок — 215 кг. Сумма — 562,5 кг. Это были два новых мировых рекорда, о которых во весь голос заговорил спортивный мир. Одна финская газета даже написала, что после таких результатов мне уже обеспечено первое место.

          Так считали многие. Но не я. Я не допускал даже мысли о том, что можно успокоиться. Ведь спортсмен как самолёт: чем больше у него запас прочности, тем выше он может подняться.

          И я всё продолжал работать. Я тренировался и думал о встрече с Беднарским. Думал о встрече с Беднарским и тренировался. Ощущение постоянного присутствия соперника было почти реальным. Оно удваивало силы. 27 августа в городе Берген, на Кубке Балтики, я поднял мировой рекорд в жиме до уровня 196,5 кг. Я отнял это высшее достижение у американца. Тогда-то я и позволил себе пошутить:

          — Ну, Беднарский, погоди!

          Осенью 1970 года наша сборная тяжелоатлетическая команда возвратилась с очередного чемпионата мира, который проходил в американском городе Колумбус. В те дни я и услышал этот рассказ.

          — Тальтсу на этот раз, — задумчиво начал Медведев, — поначалу пришлось особенно тяжело. Не успели мы выйти из самолёта, как буквально десятки фотокорреспондентов окружили Яана и стали "щёлкать" его. Это несколько удивило: ведь в команде было много выдающихся атлетов, в том числе и сам Василий Алексеев!

          Но вскоре всё прояснилось. Газеты поместили снимки Тальтса с оскорбительными подписями, типа "человек, укравший золотую медаль". Ясно, что подобное "творчество" вызвало у Яана прилив ярости.

          — Не расстраивайся, — сказал Алексеев. — Писаки — не главные виновники. Они всего лишь артиллеристы...

          — Что значит "артиллеристы"? — спросил Тальтс.

          Василий улыбнулся, радуясь, что задал другу трудную загадку.

          — Они по чьему-то приказу ведут артиллерийскую подготовку. Шумят. Готовят общественное мнение. Готовят рубеж для какой-нибудь пакостной атаки.⁷

          Так оно всё и вышло. 10 сентября 1970 года по требованию американской делегации ФХИ (где, как известно, председательствует американец) поставила на обсуждение "дело Беднарского".

          Организаторы этой комедии выбрали очень удобное для себя время: в Колумбус по самым различным причинам не прибыли члены конгресса от пяти социалистических стран.

          Когда я собирался идти на заседание, меня у дверей гостиницы остановил Яан.

          — Скажите им — медаль я не отдам. — В его голосе не было и тени иронии.

          — Да мы и не позволим им отнять её у тебя.

          Заседание проходило бурно. Мы прямо сказали организаторам нечестной игры, что думаем об их затее. Но машина голосования, настроенная на нужный президенту ФХИ Кларенсу Джонсону лад, сработала: 18 голосов были "за", 13 — "против" и двое воздержались.

          — Это чудовищное по несправедливости решение, — официально заявил руководитель нашей делегации А.Н.Ленц.

          Кларенс Джонсон "успокаивал" нас как мог. Говорил, что медаль останется у Тальтса, что решение носит чисто формальный характер и т.п.

          А газеты, радио, телевидение уже, как по приказу, подняли шумную пропагандистскую кампанию. Несомненно, одной из главных её целей было вывести из равновесия наших спортсменов, и в первую очередь самого Яана.

          "Беднарский, только Беднарский — истинный чемпион мира. Он это доказал в Варшаве, докажет и сегодня" — под таким аншлагом вышла местная газета в день состязаний атлетов первого тяжёлого веса. Сие достаточно красноречиво свидетельствовало о том, какой огромный психологический подтекст имела начинающаяся дуэль.

          Устроители скандала, надеясь на безусловную победу своего атлета, всячески обостряли и без того накалённую обстановку. Если первые семь дней чемпионат проходил в театре "Маршон Аудиториум" на три тысячи мест, то к началу "боя гигантов" его перевели в другое помещение, где зрителей могло быть вдвое (и действительно было) больше. А билетов продали по-прежнему три тысячи. Остальные раздали почётным гостям: им надлежало устроить восторженную овацию Беднарскому, коего заранее прочили в победители.

          А вот ещё одна весьма примечательная деталь. Начиная с 10 сентября ежедневно по различным каналам американского телевидения передавали хронику о приёме, который устроил для Дьюба, Пикетта и Беднарского президент Никсон.

          — Ваш успех будет успехом всей страны. Ни на минуту не забывайте об этом! — сказал президент, прощаясь с атлетами.

          Нужно ли распространяться о том, что всё это ложилось на плечи Яана дополнительным моральным грузом? Вот уж где судьба устроила настоящую проверку его характера, его воли, его мужества...

          Правда, некоторые товарищи заявляли:

          — Яан настолько хорошо готов, что ему нечего бояться.

          Они забыли хрестоматийные примеры из истории спорта, когда атлеты, показывавшие на тренировках и второстепенных состязаниях выдающиеся результаты, в час решающих испытаний не выдерживали колоссального нервного напряжения и проигрывали не только своим основным конкурентам, но и заведомо более слабым противникам. Я сам очевидец того, как знаменитый Пауль Андерсон, которого вся мировая пресса называла "чудом XX века", встретив упорное сопротивление, с величайшим трудом и не без помощи судей выиграл в Мельбурне у аргентинца Сельветти.

          Вот почему я особенно внимательно следил за Яаном, за его настроением. Но он, к счастью, не давал никаких поводов для беспокойства. Каждое утро делал свою энергичную зарядку, в полную силу тренировался, по-прежнему много шутил и забавлял товарищей весёлыми рассказами.

          Настала последняя ночь перед выступлением. Мы только что вернулись в гостиницу из зала, где дебютант чемпионата уралец Василий Колотов удивил спортивный мир, установив за один вечер четыре новых мировых рекорда. Перед тем как лечь спать, я пошёл прогуляться с Яаном. Он был возбуждён и говорил быстрее обычного:

          — Молодец, Вася! Показал нам всем пример. Надо не отстать от него.

          Яану и на этот раз повезло с жеребьёвкой: он опять должен был выступать вслед за американцем. Когда спортсмены перешли в разминочный зал, я обратил внимание на то, что обычно весёлый и розовощёкий Беднарский на сей раз был бледен.

          — Твой соперник нервничает, — шепнул я Тальтсу.

          — То ли ещё будет, — улыбнулся Яан в ответ.

          На сердце у меня сразу стало как-то легко от этой улыбки. Ещё не началось состязание, а я уже поверил: да, всё будет хорошо.

          Приближался момент начала выступлений, и Беднарский несколько раз заглянул в заявочный лист: не заказали ли мы уже вес? Но куда нам было торопиться — для начала давай-ка закажи вес ты, голубчик. Мы-то знаем, с чего начинать!

          Наконец американец решился и записал 180 кг. Яан шепнул мне, улыбаясь:

          — Неужели с этого начнёт? Мало ведь. Может, надурить хочет?

          — Вряд ли. Он и выглядит как-то плохо.

          — Давай добьём его. Закажем сразу 190 кг. Пусть подумает.

          — Не надо. Он 180 кг — и мы 180 кг. Не пугай. Переписать никогда не поздно.

          Тальтс записал для первого подхода 180 кг. Едва Яан отошёл от судейского стола, Беднарский тут же подошёл и посмотрел. И переписал свою заявку на 182,5 кг. Мы сделали то же самое. Кисло улыбаясь, Беднарский подошёл к нам. Спросил через переводчика:

          — Не хотите отставать?

          Мы были довольны: и то, что он подошёл, и то, как спросил, было совсем непохоже на прежнего Беднарского — высокомерного, уверенного в себе. Что же случилось? Почему он так странно теперь себя ведёт? И тут я понял: его подавили, сразили результаты Тальтса, показанные здесь, на тренировках. Находясь в прекрасной форме, Яан выиграл дуэль ещё до её начала. Беднарского обуял страх поражения, и американец потерял веру в свои силы.

          Особенно очевидно сие стало в тот момент, когда он начал разминку. Да, это был уже совсем не тот Беднарский. Он всё время озирался, во всех его движениях чувствовалась нерешительность. За десять минут до выхода на помост он выжал 170 килограммов — но, боже мой, как неуверенно, как "грязно"!

          Я посмотрел на Тальтса. По его лицу на какое-то мгновение скользнула лёгкая улыбка. Затем Яан снова стал серьёзным, сосредоточился.

          Беднарский сделал подход к весу 182,5 кг. Тальтс, конечно, не смотрел его выступление, но слушал, очень внимательно слушал. Ведь всё должно было решиться сейчас, именно сейчас. По разочарованному гулу зала Яан догадался:

          — Не взял!

          И тут же сорвался с места, во что бы то ни стало желая посмотреть на сцену. Я сказал Яану:

          — Не надо.

          Тальтс послушался и уселся на стул. Когда там, за занавеской, послышались аплодисменты, спросил:

          — Взял?

          Да, во второй попытке Беднарский всё-таки выжал 182,5 кг. Затем заказал прибавку ещё пяти килограммов, но осилить такую штангу уже не смог.

          — Ну, теперь начнём наступление мы, — очень спокойно произнёс Яан, поправляя пояс, и попросил перезаказать для первого подхода вес на 190 килограммов.

          — Может быть, для подстраховки оставить 187,5 кг? — спросил я у Тальтса скорее, для порядка, нежели для того, чтобы убедить.

          — Начнём со ста девяносто, Алексей Сидорович. Чувствую себя отлично. А Беднарскому нужно сразу показать, что у него нет никаких шансов.

          Тальтс подошёл к весу и отлично его поднял. На штангу поставили 197,5 кг — Яан зафиксировал и этот вес. А в третьем подходе были подняты 200 кг — новый мировой рекорд!

          И тысячи людей, ещё пять минут назад безумно болевших за Беднарского, восторженно зааплодировали советскому спортсмену, чьё мастерство, чья воля покорили их.

          Все понимали, что дуэль, по существу, уже закончена — во всяком случае, на этот раз. "Король жима" был побеждён в самом жиме, обойдён на семь с половиной килограммов. Не догонишь!

          Действительно, вырвав 155 кг и толкнув 210 кг, Яан Тальтс установил в сумме новый мировой рекорд — 565 кг.

          Первым к нему подошёл Роберт Беднарский. Несколько смущённый. Взволнованный. Расстроенный своей неудачей. Но даже в эту тяжёлую для себя минуту он отыскал в себе силы, чтобы протянуть Тальтсу руку и сказать:

          — Поздравляю! Ты действительно велик. И тягаться с тобою, видно, нет смысла.

          Тронутый и смущённый поздравлением, Яан горячо пожал руку соперника:

          — Ну что ты такое говоришь, Роберт? Мы с тобой ещё посоревнуемся! И ты, наверное, когда-нибудь тоже всыплешь мне.

          — Нет-нет, — решительно покачал головой Беднарский, — ты нанёс мне слишком чувствительную рану. Прощай. Наша дуэль закончена навсегда.

          Через несколько минут началась церемония награждения. И президент Международной федерации тяжёлой атлетики надел на Яана Тальтса ленту и золотую медаль чемпиона мира 1970 года. Газета, издаваемая в Колумбусе, вышла на следующее утро с коротким, но весьма выразительным заголовком: "Да, Тальтс сильнейший!".

          На этом, пожалуй, можно было бы и закончить рассказ о дуэли Тальтс-Беднарский, но жизнь продолжается.

          ...Был солнечный осенний день 1972 года. Мы встречали олимпийцев, вернувшихся домой с великой победой. Среди героев только что закончившегося праздника мирового спорта был и Яан Тальтс. В Мюнхене ему пришлось нелегко. Очень нелегко. В нашей прославленной тяжелоатлетической команде, прошедшей победоносно два чемпионата мира, произошёл непонятный сбой. Один за другим четыре спортсмена, четыре главных фаворита Игр, получили нулевые оценки. ⁸

          Пятым на помост вышел Тальтс. Ещё за две-три недели до этого на подмосковной спортивной базе после одной из тренировок он сказал мне доверительно:

          — В Мюнхене буду штурмовать рубеж в 600 килограммов. По-моему, вполне готов к этому.

          И стоявший рядом Алексей Сидорович Медведев, коротко подтвердил:

          — Да, готов!

          Но после трагических неудач, постигших его товарищей, Яану пришлось срочно, на ходу пересматривать тактику выступления: интересы команды требовали отказаться от риска, требовали предельной точности.

          И вот в жиме в первом подходе к весу 200 кг — весу заведомо малому, заниженному по сравнению с истинными возможностями Тальтса, — Яана постигла неудача: снаряд закачался, пошёл вперёд и вынудил атлета сойти с места.

          Наступили тягостные минуты.

          — И тогда, — вспоминает Тальтс, — я вообразил, что за мной по пятам идёт Беднарский. Я вызвал его, как наши предки вызывали духов. И помогло!

          То ли в самом деле это помогло, то ли просто сказались прекрасная подготовка и железная воля Тальтса, но он чётко выполнил все остальные подходы и, набрав в сумме 580 кг, стал олимпийским чемпионом, принёс своей команде такую нужную, такую желанную золотую медаль.

          Родина достойно отметила мужество и трудолюбие эстонского богатыря. В числе лучших из лучших Советское правительство наградило Яана Тальтса вторым орденом Трудового Красного Знамени — одним из самых почётных в нашей стране.

          На митинге в родном Таллине Яан Тальтс сказал:

          — Счастье каждого советского спортсмена — в сознании нужности того дела, которому он посвятил себя. Нужности для людей, для страны. Во многих государствах есть великие атлеты. Велик по-своему Роберт Беднарский, велик Каарло Кангасниеми, велик Джозеф Дьюб. Но все они трудятся для себя, для бизнеса, а потому все они, в сущности, одиноки. Спорт для большинства людей, живущих в странах капитала, всего лишь средство завоевать себе место в жизни.

          А вот мы, советские спортсмены, — частица нашего народа. Мы сильны его любовью, его глубокой заинтересованностью. Это мобилизует нас. Это даёт нам те дополнительные моральные и физические силы, без которых простой человек не в силах совершить подвиг.

          Покой нам, действительно, только спится. Радость победы скоротечна, а подготовка к новым боям составляет всю жизнь. Я люблю свою Родину, горжусь ею и сделаю всё, чтобы и в дальнейшем с честью постоять за советский спорт.

          Праздники редки. Отдых короток. Труд повседневен. Гремит металл. Льётся пот. Твердеют мускулы. Закаляется воля. Тяжелеет штанга. И нет силы, способной укротить это вечное движение. От боя — к бою. От подвига — к подвигу.

          Но, само собой разумеется, большие дозы стероидов принимали и все советские штангисты. Именно это обстоятельство и было в значительной мере объяснением мирового лидерства тяжелоатлетов СССР.

  ² Каарло Кангасниеми работал только охранником в школе и никогда не был полицейским.

  ³ По словам самого Каарло Кангасниеми, переданными его женой Мариной, никакой базы и всего с нею связанного никогда не было, это всё выдумки досужих журналистов.

  ⁴ Совершенно непонятно, что означают данные слова: "...сгонять килограммы искусственным способом. А эта процедура отнимает много сил". Может быть, применялись диуретики? Но диуретики нагружают организм как раз меньше всего.

  ⁵ Именно такое число стоит в небрежно отредактированной книге. На самом деле Тальтс заказал для третьего подхода и толкнул 197,5 кг. 187,5 кг — это финальный результат в толчке Каарло Кангасниеми.

  ⁶ Сию неприятную манеру — картинно бросать штангу и тут же с широкой улыбкой для фото- и кинообъективов победно поднимать руки — ввёл в моду Леонид Жаботинский. Будь судейский корпус попринципиальнее, он пару-тройку раз не засчитал бы "бросальщикам" подходы, и тогда все начали бы обращаться со штангой куда более уважительно.

  ⁷ Вот оно, характерное поведение Алексеева: радуется и бестолково шутит, сообщая о грядущей пакости в отношении друга.

  ⁸ "Произошёл непонятный сбой". На самом деле этот "сбой" совершенно понятен: другу автора, Алексею Сидоровичу Медведеву, надо было поумерить свой авантюризм и, как главному тренеру сборной СССР, просто заказывать реальные веса для первых подходов своих подопечных.

[на главную страницу]