Исаак Борисович Борисов

Страницы спортивной славы

От автора

 

Просматривая старые спортивные журналы,

издававшиеся полвека назад, я прочитал в

одном из них - еженедельнике атлетики

"Геркулес" - следующее:

 

"Мы хорошо знаем рекорды иностранных спортсменов,

но выдающимися мировыми рекордами, поставленными

нашими спортсменами, интересуемся мало...

 

Вспомним хотя бы некоторых из наших славных:

казачка Кудошева совершила переезд верхом из

Харбина в Петербург; Л.А.Романченко проплыл по

Каспийскому морю 45 верст в 24 часа 10 минут;

госпожа Преображенская три раза поднималась на

вершину Казбека; конькобежцы Рыгельский, Бреев,

Ткаченко и Корнеев пробежали 75 верст от

Ростова до Таганрога за 2 часа 55 минут;

О.П.Панкратов совершил кругосветное путешествие

на велосипеде..."

 

Кто они, эти незаслуженно забытые спортсмены, о

которых с таким уважением написал автор статьи,

чем примечательны их подвиги? Мне захотелось

узнать как можно больше о казачке Кудошевой, о

ростовских спортсменах, о покорительнице

Казбека, об удивительном пловце Романченко...

Единственным источником сведений о славных

старых спортсменах была печать тех лет, но её

сообщения оказались, увы, скупыми и отрывочными.

 

Как ни обидно скудными были найденные материалы,

я счёл своим долгом поделиться узнанным,

поведать любителям и ценителям спорта о героях

отшумевших встреч и состязаний.

 

То, что вышло из-под моего пера, - не очерки и

не рассказы. Это, скорее всего, зарисовки

отдельных событий и соревнований, оставивших

след в летописи русского спорта, - своеобразные

странички из истории. Их-то я и предлагаю

вниманию читателя.

 

Содержание

 

1. Герои "Железной Игры".

 

2. Чемпион чемпионов.

 

3. Сибирский Геркулес.

 

4. Уфимский силач.

 

5. Поражение "Страшного Турка".

 

6. Три схватки Ивана Шемякина.

 

7. Чемпион выносливости.

 

8. Первый русский рекордсмен мира.

 

9. Крылатый скиф.

 

10. 30 тысяч верст пешком.

 

11. Русский клинок.

 

 

Исаак Борисов

 

"Страницы спортивной славы".

 

Глава 1. "Герои "Железной Игры".

 

Сейчас, когда советский тяжелоатлетический

спорт может выставить десятки мировых и

олимпийских чемпионов, реже вспоминают о

гиревиках-ветеранах, кому досталась нелёгкая

доля вести многолетний заочный спор с

иностранными "королями помоста", о тех первых

рекордсменах, чьи результаты превосходили

лучшие достижения зарубежных мастеров.

 

Полистайте летопись спортивных встреч,

вникните в скупые отчёты о соревнованиях

штангистов, героев "железных игр", и перед

вами в полный рост встанет блистательная

плеяда замечательных атлетов. Вот некоторые

из них.

 

"Старый доктор"

 

В конце прошлого века в Петербурге жил врач

Владислав Францевич Краевский. Это был

статный, могучего сложения, по-юношески

подвижный человек. Друзья называли его "старым

доктором",

 

отдавая дань уважения окладистой, густо

прошитой сединой бороде Владислава Францевича.

 

Поклонник гиревого спорта, Краевский оборудовал

в своей квартире на Михайловской площади

атлетический кабинет, оснастив его всем

необходимым реквизитом - шаровыми штангами,

гирями различного веса, гантелями. "Старый

доктор" приглашал к себе местных

 

 

 

 

 

и при с

которым он не мог соперничать.

 

 

- Дорогой мой, вот вы-то мне и нужны, -

восклицал умилённый Владислав Францевич.

 

От полноты чувств он был готов расцеловать

смущённого победителя. Тот, кто хотя бы раз

побывал на Михайловской, дом 3, уже не забывал

приветливого хозяина, посещал его кабинет,

нередко прихватывая с собой друзей-товарищей,

охотников до богатырской забавы.

 

22 августа 1885 года состоялось официальное

открытие "Кружка любителей атлетики" - детища

"старого доктора". Этот день стал днём рождения

русского тяжелоатлетического спорта.

 

Позднее Краевского стали величать "отцом

русской атлетики". В его "мастерской силы",

стены которой были увешаны портретами

знаменитых гиревиков и борцов, прошли испытание

такие прославленные штангисты, как чемпион

мира Сергей Елисеев, "русский лев" Георг

Гаккеншмидт, "король гирь" Пётр Крылов - люди

исполинской мощи. Отцовское благословение

Краевского сопровождало их в нелёгком пути к

вершинам спортивного мастерства.

 

 

Силачи-самородки

 

Во времена Елисеева и Крылова на атлетических

аренах Петербурга и Москвы демонстрировали

свою силу и другие славные богатыри. Любовью

столичных зрителей пользовался, в частности,

цирковой атлет Александр Моор-Знаменский. Он

обладал, как говорили знатоки, "стальной

спиной", носил на плечах пианино с тапёром.

Никто из русских гиревиков не мог поспорить

со Знаменским в искусстве толчка. Если бы он

меньше увлекался цирковыми номерами и

совершенствовался в поднимании штанги, то ему,

без сомнения, принадлежал бы не один мировой

рекорд. Известно, что в феврале 1897 года

Моор-Знаменский толкнул 389 фунтов

(официальное мировое достижение того времени

- 385 фунтов).

 

В Москве успешно выступал спортсмен-самородок

Сергей Морро-Дмитриев, художник по профессии.

Этот обаятельный, прекрасно сложённый атлет

оставался художником и на помосте. С весом он

работал легко, с неподражаемым изяществом.

 

"Озлитесь, берите дерзко", - наставлял своих

многочисленных последователей Сергей Иванович.

 

Он требовал от них смелости, волевого напора.

"Атлетическая арена" Морро-Дмитриева была

открыта для всех желающих. С особым

удовольствием тренер принимал начинающих

гиревиков из так называемого простонародья.

 

- Ваша плата мне не нужна, - говорил он им строго,

- меня вполне удовлетворяет ваше богатство - сила

и молодость".

 

Один из воспитанников Морро-Дмитриева "мальчик из

развески" Александр Бухаров (он работал в

магазине чайного фабриканта Перлова) стал

впоследствии известным гиревиком.

 

"Мальчик из развески"

 

Саше Бухарову ещё не исполнилось и шестнадцати

лет, когда случай свёл его с московским

гиревиком Коноваловым. Тот зашёл за покупками в

магазин чайной фирмы "Перлов и сыновья" и, не

застав никого за прилавком, спустился в

полуподвал, откуда тянуло густо настоянным

ароматом восточных пряностей. Оттуда же - и это

разожгло любопытство Коновалова - доносились

глухие ухающие удары, лязг железа. Велико же

было удивление гостя, когда его взору открылась

воистину фантастическая картина. Между штабелей

ящиков, пестревших цветными этикетками, на

маленьком пятачке утрамбованной земли стоял

бронзовотелый гном и "играл" двумя двойниками.

 

- Эй, малыш, ты что тут, железом торгуешь? - окликнул паренька Коновалов. Маленький богатырь зарделся, быстро скинул наземь гири, прикрыл их порожним ящиком и, натягивая на ходу рубаху, со всех ног бросился вверх, чуть не сбив кряжистого, заполнившего собой подвальный зев, штангиста. Коновалов, получив свою мерку чая, долго мял кулек в могучей пятерне, наблюдая за сноровистыми движениями молодого приказчика. Паренек, чувствуя на себе взгляд незнакомца, лихорадочно передвигал с места на место увесистые кули с сахаром. Коновалов, наконец, прервал молчаливую игру в приглядки. - Знаешь что, друг ситный, айда со мной к Сергею Ивановичу Дмитриеву. Слыхал, небось, о таком силаче?.. Юноша с радостной поспешностью кивнул головой. А вечером суровый Морро-Дмитриев экзаменовал новичка. Саша Бухаров оказался не по летам сильным и ловким.

 

"Мал золотник, да дорог, - бросил подобревший Сергей Иванович Коновалову, - спасибо за находку". Через год ученик Дмитриева уже был чемпионом Москвы в легчайшем весе. Это звание он удержал за собой в течение двадцати пяти (!) лет-до 1934 года.

 

Тринадцать раз выигрывал Александр Васильевич Бухаров звание чемпиона страны, ему принадлежали рекорды во многих движениях пятиборья и классического троеборья, некоторые из которых превышали мировые. Так, в декабре 1916 года он поднял в рывке двумя руками 181'/2 фунта. Это был последний рекорд последнего года старой России.

 

КРАУЗЕ, ГРИНЕНКО И ДРУГИЕ

 

Пожелтевшие от времени страницы журналов воскрешают полузабытые ныне имена атлетов. Расцвет их спортивных талантов пал на трудные годы первой империалистической войны. Кто знает, каких бы высот достигли в иных условиях эти скромные, щедро наделенные силой парни из Киева, Петербурга, Риги...

 

...Ян Краузе, девятнадцатилетний тяжеловес, увенчанный в 1913 году званием абсолютного чемпиона России. Среди сводок с театров военных действий и пространных речей государственных деятелей, конечно же, оставались незамеченными сообщения о выдающихся рекордах первого атлета земли русской...

 

Ян Краузе не успел выйти на "большой помост" мировых чемпионатов. Только однажды, на заре своей спортивной биографии (в том же 1913 году), он принял участие в соревнованиях сильнейших европейских тяжеловесов в Копенгагене и занял почетное второе место.

 

О юноше-геркулесе восторженно писал тогда немецкий журнал "Атлетик": "Красивый молодой атлет, он возбуждает всеобщее изумление своими ритмичными темпами и той феноменальной силой, которую проявляет во всех своих упражнениях".

 

...Неистовый Федор Гриненко, лучший средневес страны, проездом из Петербурга в Киев задержался в Москве, чтобы побить мировой рекорд в рывке правой рукой.

 

Ненастная осенняя погода (был сентябрь 1915 года) сделала свое дело: на площадке спортивного общества "Санитас", где выступал Гриненко, собралась лишь горсточка энтузиастов, да и те, признаться, не верили, что судьба будет милостива к проведшему бессонную ночь в вагоне гиревику. Было холодно. Дощатые стены павильона гудели от ветра и дождевых струй. Судьи сидели в пальто, строгие и безмолвные. В сердцах они, видно, ругали и погоду, и нежданного гостя, и собственную уступчивость: "Зря пришли". Единственный человек, сохранявший присутствие духа и даже пребывавший в отличном настроении, был сам Гриненко. Он решительно штурмовал мировой рекорд. Четвертая попытка принесла успех настойчивому киевлянину-штанга, весящая 2033/8 фунта, качнувшись, замерла над вихрастой головой атлета. Примеру Гриненко последовал его земляк, штангист и борец Сергей Тонколей. Он бросил вызов слоноподобному венскому богатырю Карлу Свободе и сумел превзойти рекордсмена в его коронном движении-жиме.

 

Давно померкла слава считавшегося сильнейшим человеком XX столетия Карла Свободы и его сподвижников-Иосифа Штейнбаха и Иосифа Графля (это богатырское трио задавало тон в мире профессиональных гиревиков-тяжеловесов в первое десятилетие нашего века), а добрая память о "старом докторе" Владиславе Краевском, о "дяде Саше" Бухарове, о Федоре Гриненко и других могучих сынах России живет в сердцах и делах их наследников-советских чемпионов и рекордсменов, чьи спортивные подвиги на помосте поражают мир.

 

 

 

Глава 2. "Чемпион чемпионов"..

 

Дорогие мои сыны! Я счастлив видеть свое имя рядом с вашими именами. Вы принесли такие победы нашему родному спорту, какие нам, старикам, и не снились. И я знаю, что это только начало...

 

С гордостью и радостью я слежу за вашими победами и говорю себе: "Можешь быть спокоен, Иван Максимович. Дело, которому ты отдал всю свою жизнь, перешло в надежные руки".

 

И. Поддубный

 

Полвека с лишним назад, в 1904 году, к которому восходит наш рассказ, Ивана Максимовича Поддубного еще не называли чемпионом чемпионов. Арбитр, знакомивший зрителей с участниками международного чемпионата (дело происходило в Петербурге), представил Поддубного как "специалиста по борьбе на поясах". Из этой сдержанной характеристики следовало, что последний не принадлежал к числу фаворитов соревнований, к тем избранникам, чьи борцовские качества уже испытаны в многочисленных поединках, чьи богатырские груди, словно защитной броней, прикрыты чемпионскими лентами. Короче говоря, Поддубный был рядовым участником атлетического турнира, одним из многих соперников "великого" Поля Понса, неукротимого охотника за призами и медалями. После победы над непобедимым американцем Томом Канноном и турком Нурлой, весившим десять пудов, чемпион мира Понс не находил себе достойных противников ни в Америке, ни в Западной Европе. Это был настоящий геркулес, обладавший громадной силой, выносливостью и... способностью незаметно проводить запрещенные приемы. Мог ли кто-нибудь предположить, что всемирно известный Поль Понс будет припечатан к ковру "специалистом по борьбе на поясах?"

 

В те годы, когда слава Понса уже гремела по всему континенту, поясной борец Поддубный работал грузчиком в Феодосийском порту. Мощью молодой грузчик был наделен от природы. В роду Поддубных, полтавских землепашцев, числилось немало силачей.

 

Богатырем был и отец будущего чемпиона Максим Иванович-суровой души человек, яростный и неутомимый в работе. В семнадцать лет младший Поддубный поднимал пятипудовые мешки с зерном, ворочал тяжелые крестьянские возы. Под его широкой ладонью замирали самые норовистые лошади. Трудно спрятать такого богатыря в маленьком селе-чии. Да и самого Ивана тянуло людей посмотреть и себя показать.

 

Заручившись отцовским благословением, покинул он родной дом. В поисках заработка исходил Иван весь юг России, пока не попал в Севастополь. Там его охотно приняли в артель грузчиков, где могла пригодиться стальная спина молодого крестьянина. По воскресеньям забавы ради юноша-грузчик боролся на поясах, и вскоре выяснилось, что никто из дюжих соартельщиков Поддубного не может выстоять против него дольше двух-трех минут. Весть об удивительном борце разнеслась по крымским портам, по городам Украины. Узнали о Поддубном и в Петербурге, а там молва о силаче-самородке проникла и за границу. Слыхал о Поддубном и Понс. Накануне петербургского чемпионата начинающий русский атлет в шесть минут уложил на спину "страшного кучера" Фавуэ, еще короче была его схватка с немецким чемпионом Зигфридом. Но все же Понс не считал Поддубного серьезным конкурентом: "Силен, как медведь, и, точно медведь, неуклюж, с ним справиться можно". Чемпионат длился целый месяц. Одного за другим бросал своих противников хладнокровный, уверенный в себе Понс, и так же решительно расправлялся со своими соперниками Поддубный. И чем меньше дней оставалось до конца соревнований, тем ближе становилась их встреча, которой, знали оба, им не миновать.

 

...Никогда еще петербургским поклонникам борьбы не приходилось видеть подобной схватки. Двухметровый колосс Понс стал попросту игрушкой в руках русского богатыря, оказавшегося на удивление быстрым и изворотливым. Какой там медведь! - дюжина барсов набросилась на ошеломленного чемпиона, сбила его на ковер. Зная, что Понс искусен в стойке и ловко пользуется своими длинными мускулистыми руками, Поддубный сразу перевел его в партер и держал почти два часа на животе. Чемпион лежал с видом человека, придавленного при обвале каменной глыбой. Он усами касался мягкого покрытия ковра, слышал над ухом горячее дыханье соперника и думал о том, как бы вырваться из железных объятий Поддубного. Но то, что приходило в голову французскому великану, по-видимому, не очень тревожило русского борца, он весьма энергично пресекал все попытки Понса подняться в стойку. И только однажды зрителям показалось, что француз достиг своей цели: незадолго до истечения контрольного срока схватки Понс отчаянным рывком разомкнул было руки противника, но тут же оказался перевернутым и прижатым лопатками к ковру. Так состоялось боевое крещение "поясного борца" Поддубного, его посвящение в чемпионский сан. А через год в Париже Иван Максимович бросил изумительным по красоте и стремительности приемом через себя пятикратного чемпиона мира датчанина Иеса Педерсена.

 

Никто из чемпионов, современников Поддубного, не в силах был противостоять русскому богатырю. Самый блестящий из них, известный нам Педерсен, имевший даже победу над Понсом, должен был вторично склониться перед Поддубным в 1906 году. Многославные борцы немец Якоб Кох и болгарин Никола Петров в разное время терпели поражение от чемпиона чемпионов, а такие знаменитости, как серб Антонич или итальянец Райцевич, и вовсе не пытались оспаривать у Поддубного звание сильнейшего. В тщетных попытках побороть непобедимого атлета ему предъявляли заведомо неприемлемые условия: а вдруг он откажется, и тогда можно будет объявить о малодушии чемпиона чемпионов. Как ни тяжело приходилось Поддубному, он выступал против любых соперников, стремясь к решительной победе. Известно, как преследовал Поддубного в бытность его в Париже некий профессор японской борьбы, вызывавший чемпиона бороться по правилам джиу-джитсу. Японец устно и печатно грозился победить русского мужлана. Наконец назойливость профессора перешла все границы, и Поддубный дал согласие встретиться с ним. Иван Максимович отлично знал, как коварны приемы японской самозащиты, как опасен бросивший ему вызов спортсмен, имевший собственную школу атлетики в Париже. В оставшиеся до встречи дни Поддубный брал уроки джиу-джитсу у знакомого по гастролям в России японца Оно Окитару. И хотя учеба шла успешно, чемпион чемпионов был неспокоен. Он не имел права рисковать своей безупречной спортивной репутацией. Узнавши о предстоящем матче, в столицу Франции потянулись борцы из всех европейских стран. Парижский цирк в вечер встречи был переполнен. Места в зале брались с боем... Борьба длилась каких-нибудь две минуты. В ответ на болевой прием японца русский богатырь взметнул противника в воздух и с размаху опустил на ковер. Профессор поспешил дать знать, что прекращает сопротивление.

 

Довелось Ивану Максимовичу испытать свои силы и в вольно-американской борьбе. Стареющий чемпион чемпионов (ему уже шел шестой десяток) совершил поездку по городам Соединенных Штатов Америки, встречался с лучшими борцами "Нового Света" и, вопреки предсказаниям спортивных оракулов из желтой прессы, не проиграл ни одной схватки. "В чем секрет непобедимости Ивана Поддубного?"- вправе спросить вы. На этот вопрос пробовали ответить многие: одни приписывали успех чемпиона его колоссальной силе (дескать, сила солому ломит), другие выделяли феноменальную выносливость чудо-богатыря, иные отмечали борцовское искусство прославленного атлета, его гибкую разнообразную тактику (известно выражение Ивана Максимовича: "Сначала учись, потом борись") и многое другое. Все толкователи, думается, по-своему правы, и, если все сказанное ими обобщить, можно получить примерную расшифровку секрета непобедимости Поддубного. Примерную, но неполную. Ибо к ней нам обязательно надо прибавить слова самого чемпиона чемпионов: "Я побеждал потому, что меня поддерживали и согревали любовь к Родине, желание отстоять честь и достоинство русского спорта, чувство национальной гордости".

 

 

Глава 3. "Сибирский Геркулес".

 

Настоящий диплом выдан редакцией журнала "К спорту" чемпиону мира Клементию Булю в удостоверении того, что журнал признал его достойным звания сильнейшего борца России и присудил ему в знак этого почетную ленту и большую золотую звезду...

 

Журнал "К спорту", № 49, 6 декабря 1915 г.

 

Все началось с посещения цирка.

 

Среднего роста, поджарый, с прекрасно развитой мускулатурой силач показывал на арене удивительные трюки. Он без натуги подбрасывал вверх массивные чугунные гири, крестился ими, разводил в стороны руки и удерживал громадную тяжесть кончиками пальцев.

 

Стальная фигура богатыря вставала перед глазами скромного железнодорожного служащего Клементия Буля во время работы, маячила в сумерках в его неуютной бедняцкой комнате. Так может взволновать душу впечатлительного человека лишь совершенное произведение искусства.

 

Юноша разыскал атлета, пришел к нему в номер заштатной омской гостиницы и признался, что тоже хочет стать сильным и ловким. "Что мне делать? - спросил Клементий. - Посоветуйте, добрый человек..."

 

Приезжий силач глядел на бледного со стесненным от волнения дыханьем парня, готового выслушать и оскорбления, и гневный выговор за непрошенный визит, и... узнавал самого себя. Несколько лет тому назад он так же стоял перед королем гирь" Петром Крыловым, проникнув за кулисы цирка в Уфе, с той же просьбой на устах, с той же мольбой во взоре...

 

И хотя вечером атлету предстоял очередной "выход с демонстрацией силы", он с охотой преподал юноше первый урок работы с гирями.

 

"Главное - твое желание стать сильным, а силушка придет, не обидит такого молодца". - Звали того удивительного богатыря Сергеем Елисеевым. Через год Буль оставил службу и примкнул к небольшому чемпионату борьбы, кочевавшему по городам Сибири. Хозяин чемпионата без воодушевления включил Буля в список участников -девятнадцатилетний атлет не знал приемов французской борьбы, противился разного рода сделкам. "Пусть я не так искусен, как другие, но бороться я буду в открытую, честно", - говорил он хозяину, прожженному цирковому антрепренеру, расписывавшему заранее результаты схваток.

 

- Ты хочешь честной борьбы, - злобно окрысился хозяин, - тебе ее покажут. Один за другим выступали против Буля сильнейшие борцы чемпионата. Они набрасывались на новичка с яростью гладиаторов, безжалостно сбивали его вниз, на прикрытые тонким .брезентом доски, выворачивали руки, ломали ребра. А юноша вставал с пола, отряхивался и снова принимал боевую стойку. - Ну, как, рыцарь, самочувствие? Нравится тебе борьба? - спрашивал с недоброй усмешкой антрепренер. Буль одаривал его ненавидящим взглядом и молчал. - Выгнал бы я тебя на все четыре стороны, - продолжал хозяин ,- да фигура у тебя больно хороша...

 

Но вскоре выяснилось, что Буль умеет не только переносить удары, но и наносить их. В Сибири, где популярна русская поясная борьба, приходилось в интересах кассы устраивать поединки на поясах. И здесь-то Клементий оказался на высоте, выиграл несколько схваток у своих недавних победителей. Успехи эти, однако, не вскружили голову молодому атлету. Тело его еще ныло от железных захватов соперников, шея вспухла от сокрушительных "макарон" опытных спортсменов. Буль как был новичком, так и оставался им. Мастерство борца надо было еще добыть.

 

На целых два года исчезает Буль с циркового горизонта. Его путь лежит в Среднюю Азию, на Кавказ. Он изучает национальные виды борьбы и становится чемпионом Закаспийского края, побеждает знаменитых пальванов Турсуна Али, Абдул Нияза, Байрама и других. По туркменскому обычаю ставкой богатыря является халат: выиграл схватку - забирай одежду побежденного. Буль увез из Закаспия немало халатов, "раздел" самого Турсуна Али, двенадцать лет ставившего один и тот же халат, ибо за все эти годы великий пальван не знал поражения.

 

Исподволь готовился Буль к схваткам на аренах Москвы и Петербурга, к встречам с теми, кто оспаривал титул чемпиона мира. И вот, наконец, Буль в столице, он участник чемпионата "профессора борьбы" Ивана Владимировича Лебедева, собравшего лучших европейских атлетов. Гигант Гриша Кащеев, австрийский силач Карл Корнацкий, человек с железными мышцами голландец Ван-Рилль, волжский богатырь Николай Вахтуров - вот основные соперники Буля. Первый приз в этом турнире чемпионов - выдающийся успех двадцатитрехлетнего сибиряка.

 

Что отличало молодого атлета? Первым долгом блестящая техника. Тяжеловес Буль боролся с ловкостью легковеса (недаром его борьбу сравнивали с акробатикой), броски его были неожиданными и стремительными. Сочетание силы и ловкости делало его опасным для малоподвижных колоссов. Буль навязывал им непомерно высокий темп, заставлял двигаться по ковру и в удобный для атаки момент пускал в ход один из своих вир- туозных приемов. Имел Буль преимущество и перед техничными борцами. Оно заключалось в том, что сибирский геркулес ревниво следил за своей спортивной формой, тренировался с исключительным упорством. У него было, что называется, "длинное" дыхание. Буль встречался с лучшими мастерами ковра того времени: с Поддубным и Шемякиным, с Заикиньш и Вахтуровым, бросал вызов знаменитому Георгу Луриху, клал на лопатки известных гастролеров-иностранцев. Особенно упорно проходили поединки Буля с чемпионом мира польским борцом Станиславом Збышко-Цыганевичем, организованные в Москве в 1915 году. "Эта борьба должна открыть нам многое, - писал накануне матча один из московских спортивных журналов. - Мы в ней пробуем Збышку Булем и Буля Збышкой".

 

И далее:

 

"Борцы поставили на первый план свое спортивное самолюбие, свою чемпионскую славу. Польский богатырь должен был в этой схватке показать борцам и публике (главное первым!) свой истинный класс мирового чемпиона. Молодой Буль, в котором Россия, несомненно, имеет будущую мировую знаменитость, со своей стороны, должен был выдержать один из труднейших экзаменов и с честью выйти из этого испытания".

 

Полчаса длился захватывающий поединок двух сильнейших борцов мира. Могучий Збышко ("гора мышц",- по словам того же журналиста) ничего не мог сделать с гибким и техничным Булем. К концу схватки Збышко-Цыганевич еле стоял на ногах, чемпион России выглядел куда свежее; продли арбитр время борьбы, и прославленному силачу пришлось бы выбросить белый флаг. Через несколько дней противники снова вышли на ковер, чтобы, наконец, решить спор, кто сильнее.

 

Борьба отличалась невиданным напряжением. Достаточно сказать, что оба атлета не раз побывали в партере. Однако в конечном итоге была снова зафиксирована ничья.

 

Первая мировая война помешала Булю стать преемником Поддубного на европейском континенте.

 

В истории спортивной борьбы в нашей стране он остался полулегендарным богатырем, грозой чемпионов, человеком, которому выпала добрая нешумная слава.

 

 

Глава 4. "Уфимский силач".

 

"Образ жизни делает чудеса".

                             С. Елисеев

 

Сергею Елисееву было 18 лет, когда в Уфу приехал известный московский силач Петр Крылов. "Король гирь" - так величали Крылова - выступал в местном цирке. Обладая редкой мощью, он показывал удивительные трюки: держал на платформе двадцать человек, толкал штангу с полыми шарами, в которых сидели два рослых солдата, кулаком разбивал камни.

 

Как зачарованный, следил Елисеев за уверенными движениями приезжего богатыря. Он не мог сдержать своего восхищения, и от его энергичных толчков сидевший рядом старший брат Александр чуть не оказался на полу. Дело в том, что братья Елисеевы сами занимались тяжелой атлетикой. Они уже склонны были считать себя заправскими гиревиками, но приезд Крылова спутал все их представления о человеческой силе.

 

К счастью, Елисеевы были волевыми людьми. Поняв, что им еще надо много трудиться, чтобы достигнуть совершенства, братья упорно продолжали занятия. Сергей установил для себя железный распорядок дня: вставал рано, обливался холодной водой, упражнялся до завтрака 11-фунтовыми гантелями. С тяжелыми гирями он тренировался вечером к концу дня, по его утверждению "окончательно пробуждались мышцы".

 

Прошло полтора года. Крылов снова приехал в Уфу. Можно себе представить удивление "короля гирь", когда на первом же представлении в цирке Боровского на арену поднялся незнакомый ему юноша, назвавшийся Елисеевым-младшим, и стал повторять рекордные номера Крылова. Знаменитый силач-артист должен был признать, что в поднимании штанги он уступает молодому спортсмену. Благодаря Крылову о Елисееве узнали в Петербурге, где жил большой энтузиаст гиревого спорта доктор Владислав Францевич Краевский. В столице Сергей появился в 1897 году. Петербургские атлеты, впервые увидевшие уфимского силача, были разочарованы. Перед ними стоял среднего роста, стройный, худощавый юноша, как-то сразу затерявшийся среди внушительных фигур столичных богатырей. Только некоторые, самые опытные гиревики, и среди них доктор Краевский, угадывали в сухом, с тонкими "слитками" мышц теле новичка колоссальную силу.

 

Находившиеся на манеже спортсмены ахнули от удивления, когда Елисеев взял на грудь девятипудовую штангу. Такой груз не поднимал еще ни один из петербургских рекордсменов.

 

- Мы присутствуем при рождении чемпиона,- радостно воскликнул Владислав Францевич и от полноты чувств расцеловал изрядно смутившегося юношу. Когда через два года С-Петербургское атлетическое общество решило послать своего представителя на международный чемпионат гиревиков, все единодушно сошлись на том, что ехать должен Сергей Елисеев.

 

Так, в марте 1899 года уфимский богатырь очутился в итальянском городе Милане, в атлетическом клубе, где собрались сильнейшие штангисты Европы.

 

Накануне соревнований спортивные обозреватели спросили маркиза Монтичелли, учредителя и главного судью чемпионата, кто, по его мнению, может рассчитывать на успех в предстоящем "турнире геркулесов". Маркиз отделался шуткой: "Если бы я сам участвовал в состязаниях, мне не стоило труда назвать победителя". Монтичелли явно хитрил перед представителями печати. В кругу миланских гиревиков титулованный спортсмен был более откровенен - победителем первенства он надеялся видеть своего соотечественника великана Скури.

 

Луиджи Монтичелли сам был известным атлетом, отличался замечательной ловкостью в упражнениях с гирями. Но разве он мог идти в сравнение с многославным Скури! Последний шутя поднимал массивные штанги, подбрасывал, как мячики, чугунные и каменные ядра. Скури мог на своей просторной спине унести тридцативедерный бочонок вина, с которым едва управлялись четверо трактирных слуг.

 

Однако сам Скури был менее уверен в своей победе, чем его многочисленные почитатели. Чемпионат собрал цвет европейской атлетики. Не замедлил, например, приехать знаменитый Редль из Мюнхена, один внешний вид которого мог повергнуть в смятение кого угодно. И вправду, бицепсы баварца, окружностью в 50 сантиметров, говорили о редкой мощи их обладателя. В руках Редля теряли вес штанги и бульдоги, специально отштампованные чугунные слитки.

 

Итак, Скури или Редль? Темпераментные миланские любители атлетики с нетерпением ждали поединка этих двух выдающихся гиревиков. Наконец наступил день соревнований.

 

Программа состязаний включала пять упражнений (вес поднимался одной и двумя руками). Зрители, столпившиеся у арены, на которой был установлен помост, оживленно обсуждали выступления участников. Один за другим выходили к штанге искуснейшие атлеты мира, удобно расставляли ноги и резким движением выбрасывали вверх, на прямую руку, тяжелый снаряд.

 

- 150 фунтов,-передавалось по рядам, - 160... Шумным одобрением встретили миланцы успех своего любимца: Скури вырвал правой рукой 170 фунтов. Не успел Скури скрыться в комнате участников, как новый взрыв аплодисментов заставил его вернуться в зал. Оказывается, богатырь Редль выбросил 175 фунтов. Что говорить, опасения Скури имели под собой почву. Хоронясь за трибуной, итальянец провожает взглядом удачливого соперника. Тот идет не спеша, полный достоинства, отвечая на приветствия зрителей легким поклоном лысеющей головы.

 

Тем временем на помост выходит Елисеев. Широкоплечий, с гибким станом атлет наклоняется к штанге. Темно-русая прядь свисает на лоб. Пальцы тесным рядком ложатся па холодный гриф снаряда, будто вжимаются в металл. Секундная пауза, затем стремительный рывок. Штанга взлетает над вихрастой головой Елисеева. Вот снаряд покачивается на выпрямленной руке спортсмена; зрители видят, как под тонкой кожей ходят волной мышцы, послушные колебаниям штанги, наконец она подчиняется атлету - застывает. Покоренный силой человека, зал молчит. Никому не известный спортсмен из далекой России повторил результат знаменитого баварца. Но - удивительней всего - молодой штангист не собирается уходить с помоста. Бледный, с пятнами румянца на щеках, он что-то объясняет бородатому маркизу. Монтичелли кивает головой и отдает распоряжение своим помощникам прибавить к весу еще пять фунтов. Через минуту снаряд снова взлетает вверх. Монтичелли встает из-за судейского стола и аплодирует русскому силачу. Маркиз очень доволен тем, что ничего определенного не сказал представителям печати.

 

В следующем упражнении Елисеев опять поднимает вес больше Редля, на этот раз на целых 12 фунтов; после третьего упражнения баварец проигрывает уже целый пуд. И только в четвертом движении-выжимании штанги двумя руками, - требующем большой силы рук и плечевого пояса, Редль поднимает одинаковый с Елисеевым вес.

 

А что же сталось с другим колоссом - Скури? Чемпиону Италии пришлось довольствоваться третьим местом. Итальянец бодрился: "Такому противнику уступить - одно удовольствие",-говорил он, похлопывая тяжелой ладонью по плечу Елисеева. Скури не заблуждался: уфимский богатырь был безусловно сильнейшим атлетом своего времени.

 

 

Глава 5. "Поражение "Страшного Турка".

 

Господин редактор!

 

Я узнал из газет, что борцы Кара-Ахмет и Понс оспаривают звание всемирного чемпиона. Мое мнение, что никто не имеет права присваивать себе это звание, не положив меня. Поэтому прошу Вас довести до сведения Кара-Ахмета и Понса, что я к их услугам и готов сделать 4000 километров, чтобы отдаться в их распоряжение.

 

Пытлясинский

 

Редактор парижского еженедельника ("Журнал спорта" господин Люценский, которому было адресовано приведенное выше письмо, ознакомившись с его содержанием, долго раздумывал, прежде чем решился предать гласности этот вызов. Редактору мало что говорили фамилия Пытлясинский, город, который тот указал в обратном адресе (какой-то Саратов). Однако, будучи не только журналистом, но и учредителем разного рода атлетических поединков, в частности матча на первенство мира между сильнейшим борцом Франции Пенсом и турком Ахметом, он не мог отказаться от представившейся возможности бросить на растерзание своим гладиаторам простака добровольца. Люценский опубликовал письмо Пытлясинского. Вызов русского борца принял Кара-Ахмет. По единодушному мнению современников, Кара-Ахмет был лучшим из плеяды "страшных" турецких борцов, наводивших ужас своей нечеловеческой силой и яростью. Когда боролся, например, неистовый Юсуф, судьи внимательно следили за каждым его захватом: войдя в азарт, турок мог задушить противника. Чтобы заставить Юсуфа разжать захват, его награждали ударами палок. Это приводило его в чувство. "Когда у нас в Турции борются мужчины, женщины плачут", - пытались оправдать Юсуфа его товарищи. Кара-Ахмет затмил своими победами и громкое имя Юсуфа, и славу ловкого кудесника ковра Мехмета. "При громадной силе он обладал поразительным знанием, вернее чутьем, приемов и редким хладнокровием", - писал о Кара-Ахмете скупой на похвалу французский геркулес Поль Понс. Вот с таким грозным противником предстояло "сразиться" русскому атлету Владиславу Пытлясинскому, уроженцу Варшавы, инженеру-механику по профессии. Памятная встреча состоялась в парижском театре "Фоли-Бержер". Симпатии зрителей явно разделились, и споры между поклонниками Ахмета и сторонниками Пытли (так называли русского борца парижане), вспыхнувшие накануне схватки, достигли опасной остроты в вечер встречи. В этом были повинны и спортивные обозреватели, весьма произвольно расценивавшие шансы сторон, и, в не меньшей степени, сам чемпион мира, обещавший во всеуслышанье проучить "дерзкого гостя". Подбадриваемые зрителями, противники вышли на ковер, обменялись рукопожатием. Костюм Кара-Ахмета состоял из борцовских шаровар, на шее висел неизменный талисман - загадочный черный мешочек. Крупная фигура чемпиона не отличалась гармоничностью форм, рельефной мускулатурой. Поражали могучие ноги турка, которыми он словно бы врастал в землю - тяжелый, непоколебимый. Пятлясинский был выше чемпиона мира, суше. В его гибком, ладно скроенном теле чувствовались врожденные ловкость и быстрота. Раздался звонок и бритоголовый длиннолицый Кара-Ахмет бросился на соперника. У чемпиона была одна единственная цель - захватить русского. Не отступая, слегка согнув ноги в коленях и наклонив туловище, Пытлясинский без видимого напряжения отражал натиск турка. На второй минуте Кара-Ахмету стремительным нырком удалось захватить руку соперника через плечо, но и на этот раз русский выскользнул из объятий соперника. После этой неудачи Кара-Ахмет перестал владеть собой, начал горячиться, забыл о защите и тут же поплатился. Захватив одной рукой голову турка, второй-его правую руку, Пытлясинский быстро повернулся к противнику спиной, нагнувшись вперед, оторвал его от земли и бросил через бедро. Самый что ни на есть "тур дэ анш ан тэт"-поднятие на бедро. Кара-Ахмет все же вывернулся и упал на ковер животом. В партере Пытлясинский чувствовал себя куда свободней Ахмета. Чемпиону мира пришлось применить всю свою геркулесову силу, чтобы не оказаться перевернутым на спину. Он в ярости ломал сопернику пальцы, хватал его за ноги, что запрещалось правилами; обритый лоб турка покрылся испариной, священная ладанка съехала набок. Пытлясинскому было, по правде сказать, не легче. Продолжать силовой поединок с Кара-Ахметом не имело смысла, надо было заставить чемпиона "раскрыться". К примеру, сделать вид, что ты устал от бесплодных попыток положить соперника. Пятлясинский ослабил захват; руки заскользили по спине турка без прежней цепкости; русский как-то сразу обмяк, прижался к противнику в надежде отдохнуть минуту-другую... Кара-Ахмет с проворством, неожиданным для такого грузного человека, вскочил на ноги. Он еще не успел занять боевую стойку, не успел разыскать взглядом Пытлясинского, как снова был брошен вниз. Широкая спина чемпиона коснулась ковра. Судейские часы показывали семь минут с начала схватки. Театр неистовствовал. Неугомонные парижане без конца вызывали победителя. Пытлясинский хотел было выйти вместе с Кара-Ахметом, попросил позвать его, но Люценский развел руками: чемпион куда-то исчез. Наконец его разыскали. Кара-Ахмет сидел за кулисами, среди ящиков с пыльным театральным реквизитом, и плакал в бессильной злобе... В Турции, оказывается, плакали и мужчины...

 

Глава 6. "Три схватки Ивана Шемякина".

 

Мало в мире найдется борцов с таким, словно из стали отлитым, корпусом...

 

Поль Понс, чемпион мира 1898 года.

 

Поль Понс, кумир французских любителей атлетики, не отличался многословием. Великана из Бордо отличало нечто другое: злая, беспощадная манера борьбы, нечеловеческая цепкость захватов, воспоминания о которых мучили подобно кошмару.

 

Восторженный отзыв Понса о Шемякине послужил прекрасной аттестацией молодому богатырю, в свои двадцать пять лет узнавшему и изнурительный труд кочегара и нелегкую солдатскую службу. Но Поль Понс был не только борцом. Вместе с другим предприимчивым силачом, Дюмоном, он устраивал разного рода атлетические спектакли. Чемпион мира отметил русского атлета не для того, чтобы прослыть великодушным. Высокий, статный петербуржец ясно рисовался Понсу в строю участников собственного чемпионата. Среди массивных раздобревших силачей, единственным богатством которых был их поистине циклопический вес, стальная фигура Шемякина сулила хороший сбор ("Из этой стали можно делать золото" - не то 'в шутку, не то всерьез говорил Дюмон). Понс повез Ивана Шемякина в Южную Америку. Буэнос-Айрес стал колыбелью славы петербургского богатыря, названного в афишах "Русским медведем". Затем последовали триумфальные выступления в Монтевидео, Рио-де-Жанейро, Байе. Жители этих экзотических городов провожали восхищенным взглядом шествовавшего по знойным улицам заморского великана, чью могучую грудь обтягивала полыхавшая багрянцем красная рубашка. Его же, в спортивном трико, они видели на площадках летних садов. И снова восторг, удивления охватывал темпераментных южан - редко приходилось им встречать такого геркулеса.

 

Диковинным русским силачом любовались и пресыщенные спортивными зрелищами испанские и итальянские "болельщики". Чемпионская лепта Шемякина украсилась новыми медалями и памятными жетонами - немыми свидетелями отшумевших богатырских поединков. О трех из них мы расскажем. Осенью 1905 года приехал в Париж знаменитый японский борец Юкио-Тани. Зная, как трудно завоевать расположение парижан, отменных знатоков атлетического спорта, японец не спешил с выходом на авансцену. Он совершил глубокий рейд по многочисленным балаганам французской столицы, где с легкостью кудесника расправлялся с второстепенными "гладиаторами ковра" и неискушенными в борьбе силачами-любителями, рискнувшими на потеху публики подняться на арену. Юкио-Тани рассчитывал на то, что слух об одержанных им победах возбудит интерес к его выступлениям, и тогда он сможет смело конкурировать с теми, кто уже "завоевал" Париж.

 

Японский богатырь действовал безошибочно. Он заставил запомнить свое имя, вселил в души соперников настороженность, опаску, граничащую с той сковывающей волю робостью, которая не 'раз отнимала победу даже у выдающихся атлетов. Короче говоря, Юкио-Таии добился своего: он заслужил право встречаться с "большими противниками". Первый, кто стал на его пути, был Иван Шемякин.

 

"Россия против Японии!"-так толковали эту встречу бойкие спортивные обозреватели, так аршинными буквами .возвещали афиши, во множестве расклеенные на людных перекрестках Парижа. Русско-японская война, оставившая глубокий след в памяти обоих народов, повышала интерес к поединку.

 

Это была необычная схватка. Зрители, заполнившие громадный парижский ипподром, наблюдали как охотился русский исполин за дьявольски ловким японцем. Юркий Юкио-Тани не давался в руки Шемякину, в случае сближения с соперником демонстрировал чудеса перевоплощения: вдруг терял вес, объем и угрем выскальзывал из железного кольца объятий. Однажды, в пылу погони за неуловимым противником, Шемякин поскользнулся на краю ковра и, потеряв равновесие, свалился вниз, в оркестр. Публика приписала падение русского хитроумному маневру японца и наградила Юкио аплодисментами. В закончившейся вничью борьбе японец неожиданно получил моральный перевес.

 

Шемякин потребовал продолжения схватки. Назавтра поединок возобновился. Предыдущий вечер дорого обошелся японскому чемпиону. Отдых не освежил его, и он защищался далеко не так изобретательно, как накануне. Сопротивление Юкио-Тани было сломлено: от могучих толчков русского колосса он не раз приземлялся на подмостки. Японец спасал свои лопатки с яростью отчаяния - на большее он уже не был способен. Улучив момент, Шемякин взметнул соперника в воздух и с высоты своего великаньего роста бросил в публику. Добродушный силач вынужден был разрешить себе эту "вольность": его вчерашнее случайное падение требовало компенсации...

 

В Париже в том же году состоялась встреча Шемякина с другим "чудом природы" - турком Нурлой. Турецкий гигант, обладатель феноменального собственного веса (160 килограммов), был выписан Пенсом для устрашения атлетов конкурирующего с его "дружиной" чемпионата и, в частности, для усмирения Ивана Поддубного, начавшего свое победное турне по Европе. Нурла не участвовал в схватках. Он наблюдал за борьбой со сцены, демонстрируя публике свою чудовищную фигуру. Время от времени Нурла одаривал свирепым взглядом вошедших в раж атлетов, как бы говоря: "Копошитесь там в свое удовольствие, пока я не разделся"...

 

"Раздел" Нурлу Иван Шемякин. При всем честном народе, к неописуемому восторгу парижан, поверг он грозного турка на спину уже на девятой минуте схватки.

 

А вскоре последовал нашумевший поединок Ивана Шемякина с чемпионом мира, немецким силачом Якобом Кохом, не знавшим поражения у себя на родине. В Дюссельдорфе, в присутствии тысячной толпы поклонников Коха, Шемякин дважды заставил чемпиона коснуться лопатками ковра. Броски русского атлета были столь стремительны и так по-снайперски точны, что известный своей стойкостью и самообладанием немец не успевал их парировать и беспомощно валился на арену.

 

"Боже мой, что это со мной происходит", - шептал ошеломленный Кох своему секунданту, тоже немало смущенному случившимся. Безучастный ко всему, сникший, смотрел чемпион в глухо гудевший, вскипавший гневом зал. Какая-то группа молодчиков, изрыгая на бегу ругательства, ринулась за кулисы; топот их ног долго звучал в ушах Коха. Позже, со слов секунданта, он узнал о нападении хулиганов на Шемякина (тот нашел убежище во дворе пожарной команды).

 

Кох, как бы извиняясь за недостойную выходку своих земляков, прислал русскому богатырю дружеское письмо: "Я потерпел поражение по всем статьям, и это горько сознавать, но такому, как Вы, честное слово, проигрывать не стыдно..."

 

 

Глава 7. "Чемпион выносливости".

 

Этого звания вы не отыщите ни в официальных

справочниках по борьбе, ни в газетных

отчётах о спортивных соревнованиях. Такого

титула попросту не существовало, хотя

многие схватки старых русских и европейских

борцов длились часами. Известно, например,

что чемпионы мира Поль Понс и Кара-Ахмет

проборолись вничью четыре вечера кряду.

Французский атлет Гамбье выстоял десять

часов против мирового чемпиона немца

Гитцлера. Для того чтобы провести такую

"марафонскую" схватку, надо обладать

огромным запасом энергии, иметь выносливое

сердце, "длинное", как говорят борцы,

дыхание. И, однако, чемпион выносливости

был. Мы можем назвать его имя и звание:

Мартин Клейн, чемпион России в среднем

весе. Этот скромный, трудолюбивый

спортсмен, работавший рассыльным в

петербургском обществе "Санитас",

представлял русскую команду борцов

на V Олимпийских играх в

Стокгольме (июнь 1912 года).

 

То был настоящий мастер атлетического

поединка. Спокойный и неторопливый в жизни,

Клейн преображался на ковре. С первых же

секунд схватки петербуржец обрушивал на

соперника каскад приёмов, которого не

выдерживали даже борцы-тяжеловесы.

Активность Клейна удваивалась в партере.

Он мгновенно менял захваты, изматывал

противника, а затем, оторвав от ковра,

бросал на лопатки. В Стокгольме

соперниками Клейна были сильные финские и

шведские атлеты. Финны выставили шесть

 

 

 

???????????????????????????????????

 

 

Вестерлундом и Асикайненом. Лидером

шведов был молодой Иоганссон.

 

По-разному сложились предварительные

соревнования для названных выше атлетов.

Самый трудный жребий достался Мартину

Клейну. Он провёл больше всех схваток -

девять, причём пять раз встречался с

финнами, в том числе и с Вестерлундом. К

тому же русский борец накануне финального

дня имел несколько схваток и изрядно устал.

В одной из них Мартин получил серьёзную

травму. Финн Иокинен при попустительстве

арбитра неправильно захватил правую руку

русского на ключ и растянул связки. Видя,

что судья на ковре благожелательно

"лоялен", тот же Иокинен, борясь внизу в

партере, ударил Клейна головой в лицо. В

лучшем положении находился Асикайнен

(Вестерлунд выбыл из борьбы). Накануне

финала он провёл одну схватку, очень

непродолжительную - всего 6 минут - и

сохранил силы для решающего поединка.

 

Что же касается Иоганссона, то этому борцу

покровительствовали шведские судьи,

опекавшие своего любимца с нескандинавской

горячностью. В результате такой "опеки"

чемпион Швеции попал в финал, проведя всего

лишь три схватки. Два последних дня он

вовсе не боролся. Повезло Иоганссону и с

жеребьёвкой встреч в финале. Он должен был

бороться с победителем пары Клейн-Асикайнен.

Усталый, с повреждённой рукой и с разбитым

лицом, выступил Мартин Клейн против

двукратного чемпиона мира Асикайнена.

 

Часы на башнях стадиона, где происходила

борьба, показывали 10 часов 30 минут утра.

Мы не будем описывать знаменитую схватку

час за часом (не думайте, что это ошибка:

именно час за часом, а не минута за

минутой); встреча не изобиловала приёмами,

- то была борьба на истощение: авось

у кого-нибудь не выдержат нервы, сдаст

сердце, кто-то свалится, обессиленный, на

ковёр...

 

Асикайнен был свежее измученного

предварительными схватками Клейна и поэтому

взял себе в союзники время. Чем дольше

будет длиться борьба, тем вернее победа

финна. Не беспредельна же энергия Клейна...

Да и Иокинен вчера не зря старался...

 

Русский борец примерно представлял себе

расчёты чемпиона мира. Нужно было, умело

расходуя силы, выстоять против Асикайнена,

добиться хотя бы минимального преимущества,

и тогда команда получит лишнее зачётное

очко... Сначала борцам после каждого часа

давали трёхминутный перерыв. Затем и этот

скудный отдых был урезан. Час борьбы -

минута передышки. На исходе пятого часа

счастье улыбнулось Асикайнену: ему удалось

провести бросок через грудь. Клейн не

остался в долгу. От его толчков финн

дважды побывал в партере. Теперь очки у

соперников сравнялись.

 

Вечером борьба была перенесена в манеж для

верховой езды. Помещение не успели

проветрить; зрители время от времени

выходили подышать свежим воздухом, а

спортсмены, еле держась на ногах,

продолжали бороться. На восьмом часу

соревнований судьи постановили лишить

участников даже минутного отдыха, - может

быть, тогда скорее наступит развязка?

Борьба по-прежнему шла в стойке; атлеты

медленно передвигались по ковру, иногда

подолгу застывая на одном месте, и тогда

только перехваты рук свидетельствовали об

усилиях соревнующихся. Схватка грозила

затянуться до ночи. Было созвано экстренное

заседание судейской коллегии. Опекуны

Иоганссона уже согласны были прекратить

поединок, борцы достаточно измотали друг

друга, чтобы обеспечить их фавориту победу.

Ясное дело, Клейн не положит Асикайнена,

но финн, менее "пострадавший" в

предфинальном круге, может, если перевести

борьбу на очки, взять верх.

 

"Даём вам 15 минут, кто добьётся

преимущества по баллам, тот победитель",

- объявил участникам судья на ковре.

 

Но, увы, и эти пятнадцать минут закончились

безрезультатно. Новое совещание судей и

новое решение: атлеты переводятся в партер,

каждый борется по три минуты сверху (нижний

только защищается) - последний шанс решит

исход поединка.

 

Первым был черёд Асикайнена. Он обхватил

скользкое тело противника, но тот не лёг

ничком, а стоял на коленях, уперев руки

ладонями в ковёр, прикрывавший посыпанную

опилками арену. Разве такого сдвинешь?

 

Русский действовал более решительно. Этот

усталый и страдавший от физической боли

человек был способен напомнить о Клейне

первых дней чемпионата. Вот он захватил

из-под плеча шею финна, готовя силовой

приём. Асикайнен, пытаясь освободиться от

захвата, поднялся вверх, и тут последовал

мгновенный рывок Мартина. Вспышка энергии -

и двукратный чемпион мира был брошен на

ковёр. Победил русский спортсмен.

 

Невиданная в истории борьбы схватка

продолжалась, не считая

пауз, 10 часов 15 минут.

 

Назавтра Клейн был уже не в состоянии

бороться с молодым, полным сил Иоганссоном,

которому и было присуждено сомнительное

звание олимпийского победителя.

 

А "чемпион выносливости" Мартин Клейн

получил серебряную медаль.

 

 

Глава 8. "Первый русский рекордсмен мира".

 

В декабре 1888 года петербургские любители бега на коньках получили приглашение прислать в Амстердам на международные соревнования скороходов своего представителя. Эти состязания должны были определить сильнейшего конькобежца мира. Выбор петербургских спортсменов пал на Александра Никитича Паншина, скромного счетовода, состоявшего на службе в Правлении Николаевской дороги.

 

В столицу Голландии русский скороход прибыл накануне открытия "ледового турнира". Все участники его уже были в сборе, и среди них - чемпион Америки Джо Доногю, тот самый, о котором говорили, что "слава Джо старше его девятнадцати лет". Действительно, известность пришла к американскому спортсмену очень рано. Тринадцатилетним подростком Джо уже считался искусным конькобежцем, в восемнадцать лет был официально провозглашен лучшим скороходом страны.

 

С кем бы ни встречался Доногю - с английскими ли профессионалами, с опытными ли мастерами Голландии и Австрии, - он всегда приходил к финишу первым.

 

Высокий, поджарый, с длинными мускулистыми ногами чемпион "Нового Света" сразу же со старта вырывался вперед и предлагал бурный темп, который чаше всего оказывался не под силу остальным участникам. На ледяной дорожке стремительный американец напоминал своего отца, тоже известного конькобежца, прозванного журналистами "циклоном".

 

Многочисленные победы вскружили голову молодому Доногю. Он уже склонен был считать себя чемпионом мира. Во всяком случае, американец нисколько не сомневался, что выиграет это звание на предстоящих соревнованиях. Эту уверенность разделяли и многие знатоки спорта.

 

Александр Паншин был старше Доногю, но конькобежным спортом занимался всего три года- Рослый, жизнерадостный человек, он спокойно ждал начала состязаний. Его нисколько не смущали громкие титулы и многочисленные жетоны американца: выйдем на дорожку - увидим...

 

Чемпионат мира начался 27 декабря. По команде распорядителя на голубоватом, еще не испещренном следами коньков льду выстроились двадцать два лучших скорохода мира.

 

Энергично взмахнув руками, спортсмены отрывались от стартовой линии, мгновение - и они уже скользили в непринужденном легком беге по белесой ленте дорожки. Так - пара за парой...

 

Первая же дистанция многоборья - полмили - внесла поправку в прогнозы специалистов. Героем дня стал малоизвестный русский скороход. Он отлично начал бег, без труда ушел от соперника и финишировал с превосходным для тех лет временем - одна минута двадцать четыре и шесть десятых секунды. Стартовавший в следующей паре рекордсмен Голландии Пандер попытался было улучшить время русского, но безуспешно.

 

Потерпел неудачу и прославленный Доногю. Далеко не блестяще пробежав половину дистанции, он запутался в своих длинных ногах и... упал. Поднявшись, американский чемпион потребовал перебежки. Судьи пошли ему навстречу. Однако усилия Доногю оказались напрасными, он проиграл Паншину целых три секунды.

 

На следующий день состоялись забеги на одну милю (1609 метров). Спортивный жребий свел основных соперников - Паншина и Доногю - в последней, одиннадцатой, паре.

 

Чемпион "Нового Света" нервничал, щеголеватый костюм сидел на нем уже не так безукоризненно, как во время парада. Подавшись всем своим большим телом вперед, как бы нацелившись, Доногю ждал сигнала стартера. Американец решил во что бы то ин стало отыграться...

 

Это было увлекательное зрелище-поединок двух быстрейших конькобежцев мира! Надо отдать должно" Доногю. Он начал бег со свойственной ему стремительностью, стараясь увлечь за собой Паншина, заставить его "выложиться" раньше времени, а затем темпераментным финишем отбросить назад.

 

Паншин разгадал тактический замысел американца; три четверти дистанции противники прошли нога в ногу, словно скованные друг с другом.

 

Но вот незаметно начинает выдвигаться вперед фигура петербуржца - сначала на длину конька, потом на шаг, на два. Движения Доногю становятся резкими; кажется, он хочет руками удержать удаляющегося русского. Но Паншин уже на финише. Судьи сверили секундомеры: результат победителя-две минуты пятьдесят восемь и шесть десятых секунды. Новый мировой рекорд!

 

Счастье улыбнулось американцу на последней дистанции соревнований две мили. Этот выигрыш вернул Доногю самоуверенность.

 

- Паншину помог случай, - заявил американец представителям печати. - Я постараюсь в следующий раз не упасть... Передайте это господину Паншину. Паншин принял вызов Доногю.

 

Из Амстердама оба конькобежца направились в Вену, чтобы еще раз помериться силами на чемпионате Австрии.

 

Условия австрийского первенства оказались неблагоприятными для русского спортсмена. Устроители чемпионата решили пускать конькобежцев с ходу, а Паншин, наоборот, всегда замечательно ловко и быстро вырывался с места. Кроме того, по венскому обычаю участники соревновались не попарно, а общей группой; петербуржцу, к несчастью, досталось самое отдаленное место от веревки, обозначавшей границу круга.

 

Начало бега не сулило Паншину ничего хорошего. Не успел он выбраться из гущи участников и занять место у бровки, как оказался даже не вторым, а третьим. Между Доногю и Паншиным "вклинился" австрийский чемпион Блаттер. Несколько раз пробовал Паншин достать лидеров, но, несмотря на все его старания, просвет не сокращался.

 

"Я не мог понять, что со мной сталось, - рассказывал впоследствии Александр Никитич, - как вдруг слышу кто-то кричит мне по-русски: "Паншин, не горячись!" И я догадался, в чем моя ошибка".

 

Надо было отказаться от утомляющих рывков, равномернее наращивать скорость, чтобы сохранить энергию для финиша.

 

Вот отстал Блаттер - жертва изнурительного темпа Доногю.

 

Сейчас впереди, метрах в пяти, находился только американец. Пять метров - это не мало, когда дистанция подходит к концу. Последний поворот.

 

Паншин делает стремительный рывок. Откуда только берутся V него силы! Вот сбоку промелькнула длинная фигура американца. Еще рывок, и словно чья-то могучая рука отодвинула Доногю назад. Перед русским спортсменом лежала свободная, изрезанная лезвиями коньков финишная прямая. Победа!

 

Так петербургский скороход Александр Паншин стал сильнейшим конькобежцем мира...

 

 

Глава 9. "Крылатый скиф".

 

...русская сила, наконец, получила полную свободу для своего развития.

М. Свешников

 

Скиф - легкая гоночная лодка, длинная и узкая, с острым, как у иглы, носом. Ее можно назвать крылатой - весла, будто сильные крылья, посылают скиф вперед, да так, что только быстрой птицей поспеть за ним. Однако назначение этой лодки не летать, а скользить по водной глади, "прошивать" зыбистую даль реки стремительным и смелым ходом. Но ощущение полета все же остается; вернее, оно возникает, когда следишь за выступлением искусного гребца. Чтобы научить скиф "летать", надо приложить немало труда и усердия, нужно обладать запасом упорства и силы. Скиф слабых не любит - он дружен с умелыми и волевыми людьми.

 

А сейчас расскажем о многократном чемпионе России по гребле Митрофане Сергеевиче Свешникове.

 

...Лето 1889 года не баловало петербуржцев ясной безветренной погодой. Редко бывала спокойной Нева: дующий с моря ветер разводил большую волну, и полноводной реке становилось тесно в своих каменных берегах.

 

В один из таких ненастных дней набережную Невы усеяли толпы народа. Особенно много зрителей скопилось у пристани Каменного острова. Здесь были не только жители столицы, - слух о соревнованиях гребцов-чемпионов дошел и до отдаленнейших дачных поселков.

 

Гавань имела праздничный вид. Флотилия Петербургского яхт-клуба подняла свои флаги; на грот-мачте взвились узкие длинные вымпелы. На линии пришвартованных к берегу судов выстраивались в ряд острогрудые .лодки. Тем временем шла крупная игра, заключались пари. Столичная знать ставила на английских спортсменов, славившихся силой весельного удара и темпом.

 

Именитые болельщики, с комфортом расположившиеся на палубах, не обращали внимания на худощавого мускулистого гребца, скиф которого стоял рядом с лодками англичанина Линдстедта и австралийца Кэмпа.

 

Судя но костюму - белая майка с синей окантовкой, шапочка-бескозырка, - спортсмен принадлежал к Московскому яхт-клубу. Куда этому доморощенному чемпиону тягаться с многоопытными англичанами!..

 

Ровно в шесть часов ударил колокол, и гонки начались. Со старта повел Линдстедт, за ним потянулись остальные фавориты - Трэк, Генлей и Макферсон. Пятым шел гребец в белой майке - Митрофан Свешников. Он замешкался на старте и теперь стремился наверстать упущенное.

 

В такой последовательности участники прошли половину дистанции - одну версту. И тут случилось нечто непредвиденное. Что именно, - расскажет сам Свешников:

 

"Впереди меня Линдстедт, Генлей, Макферсон и Трэк. Чувствую, что пора выкладывать все силы. Налегаю на весла: довожу число ударов до 44 в минуту- небывалый темп для того времени; вскоре сравниваюсь с Трэком, который вдруг перед самым плотом ресторана, где располагались часть судейской коллегии и почетные члены торжества, опрокидывается и, держась за нос своего скифа, вплавь добирается до берега. Теперь впереди меня трое, по, несмотря на мои 44 удара в минуту, я еле поспеваю за ними. До финиша осталась трет пути. Ну, думаю, выручай, матушка русская выносливость. И помогла: не выдержали все трое, не выдержали темпа... Помню, я даже закричал от радости: "Одолел, одолел..."

 

Запрудивший набережную народ горячо приветствовал победителя. Но ни один из соперников не поздравил Свешникова. Этим они, видимо, хотели показать, что победа москвича - дело случая. Вот если бы Трэк не перевернулся да погода была бы иной... Весьма решительными были высказывания, англичан в печати: требуем реванша.

 

Ожидаемая встреча состоялась только через год.

 

Состязания проводились па Средней Невке. День выдался погожий, тихий (словно по заказу англичан). Тишину нарушал лишь духовой оркестр да пофыркивающий на середине реки юркий пароходик "Удобный", на котором разместился штаб соревнований.

 

В гонке одиночек Свешников должен был встретиться во своими старыми соперниками.

 

Начало борьбы возвестил пушечный выстрел. Свешников сразу же вырвался вперед. На этот раз он не только не должен был догонять противников, но, наоборот, был недосягаем для них.

 

У финиша (он находился у "Стрелки" Елагинского острова) победителя подхватили на руки и понесли к судейскому столику, где ему вручили приз для одиночек- "С-Петербургский кубок". Как писали газеты, "Свешников стал первым гребцом России. В шумных овациях, устроенных ему публикой и спортсменами, участвовали различные сословия".

 

Сейчас результаты старого гребца, показанные им на невской воде, перекрыты советскими мастерами. Но весла Свешникова поныне хранятся на водной станции ВЦСПС в Москве как память о блистательных победах русского чемпиона, мастерство и сила-которого сделали скиф крылатым.

 

 

Глава 10. "30 тысяч верст пешком".

 

В июне 1896 года в Петербург прибыл необычного вида путник. Был он высок ростом, сухопар, с заметной сединой в бороде. Стоптанные сапоги и бурый от пыли армяк домотканного сукна говорили о том, что человек находился в дороге не день и не два. Старик не спеша шагал по оживленным улицам столицы, подолгу простаивал у старинных особняков и памятников, запоминал названия проспектов и площадей, затем уверенно продолжал свой путь, постукивая палкой по мостовой.

 

Городовому, остановившему странного пешехода на перекрестке, прохожий предъявил документ на имя крестьянина Тамбовской губернии Федора Миронова.

 

- Путешественник я, - объяснял он грозному блюстителю порядка,-иду из Владивостока... Вот уже третий год хожу...

 

Городовой недоверчиво покачал головой и весьма недвусмысленно посоветовал путешествовать подальше от его поста: "Другорядь, гляди, отведу куда следует..."

 

Миронов говорил постовому чистейшую правду. Он действительно шел из Владивостока, от самого моря-океана, знакомясь с великой российской землей...

 

Страсть к путешествиям зародилась в душе крестьянского сына Федора Миронова еще в отроческие годы. Мальчиком он исходил вдоль и поперек родной Елатомский уезд: то в поисках отбившегося от стада жеребенка, то за солью в город, то просто так, без всякой причины.

 

В летние ночи, присматривая стреноженных лошадей, Федор предавался мечтам о краях далеких и невиданных. Темень плотной стеной подступала к костру. За этой "стеной" начинался кочковатый луг, а за лугом необозримая и загадочная даль. Неспокойный огонь, раздуваемый ветром, вырывал из окружающей мглы смутные очертания прибрежных лоз, чей-то след на траве. Мальчишеская фантазия уводила пастушка по этому следу далеко-далеко.

 

Охота к дальним странствиям привела Миронова на флот. Матросом он избороздил десятки морей, а однажды даже участвовал в кругосветном плавании. Списанный по возрасту на берег, Миронов продолжал свои путешествия уже по суше, пешком. Он ходил один, без провожатых, не зная страха и усталости. После двухлетнего похода отставной моряк попал, наконец, в Петербург.

 

В столице Миронов гостил недолго - его снова потянуло в дорогу. На этот раз путешественник направился на юг. Он пересох всю европейскую часть России, шел безводной Оренбургской степью, посетил Ташкент и Коканд и направился к великаньей гряде Памира. Нелегок был путь по горным тропам и скальным карнизам "Крыши мира", но смелый ходок с неизменной палкой в руке преодолел один за другим пять снежных перевалов и вышел к Аму-Дарье.

 

Не менее трудным и опасным оказался путь по Средней Азии: Сарай - Чарджоу - Бухара.

 

Часто приходилось спать под открытым небом- на медленно остывавшем песке пустыни или в набитых разноплеменным людом караван-сараях. Всюду Миро нов изучал быт и нравы народов, населявших необъятные просторы России, все увиденное старательно заноси., в путевой дневник.

 

Едва закончив этот длительный переход, Миронов задумал новый. Из родного села Мешуково, что на Тамбовщине, он предпринял путешествие в Порт-Артур, придерживаясь трассы строящейся тогда железной дороги в Маньчжурию. Из Порт-Артура морем поехал в Японию, оттуда - снова на Дальний Восток и Сибирь, забираясь в исхоженные таежные края.

 

Более 30 тысяч верст прошел храбрый путешественник крестьянин Миронов. Оставаясь безвестным, он установил своеобразный рекорд выносливости, равный которому трудно найти в истории спорта...

 

 

Глава 11. "Русский клинок".

 

В искусстве владеть холодным оружием у нас, русских людей, уже тогда была одна характерная черта-непреклонная воля к победе. Счастлив я, что мастерство старых русских фехтовальщиков подхвачено молодежью и развивается, как и другие виды спорта, год от года глубже и шире.

 

П. Заковорот

 

Рядовой лейб-гвардии Гродненского гусарского полка Петр Антонович Заковорот ехал на мировой чемпионат по фехтованию вместе со своим учителем, обрусевшим французом Мишо. У последнего были властный голос и строгий взгляд. На занятиях инструктор бывал требователен, крут и, хотя весьма высоко ценил ловкость и сообразительность Заковорота, считал (это ему подсказывало житейское благоразумие), что гневаться куда безопасней на старательного нижнего чина, чем на недоросля офицера. Однако то же житейское благоразумие продиктовало Юлиану Александровичу решение послать на соревнование мастеров клинка именно Заковорота, ибо громкое имя и благородное происхождение, знал инструктор, сами по себе не защитят от удара соперника.

 

"Быстрый выпад, четкое движение, точный удар"- на этих трех китах держалась фехтовальная "метода" Мишо, а Заковороту было не занимать ни силы, ни быстроты, ни смелости.

 

Без особых приключений представители русского спорта добрались до Парижа. В городе царило предпраздничное оживление, "столица мира" кишела иностранцами, приехавшими на открытие всемирной выставки 1900 года. Будь Заковорот один, без провожатого, он затерялся бы в клокочущем человеческом море.

 

Импульсивность парижан передалась и Мишо, он развил бурную деятельность. Не успел Заковорот расположиться в номере гостиницы и отдохнуть после дороги, как тренер повез его на территорию выставки в построенный специально для соревнований поместительный зал под стеклянной крышей. Там они застали многих участников предстоящих боев - главным образом из итальянской и французской команд. Мишо знал некоторых в лицо, был немало наслышан о чемпионах и поэтому не без удовольствия уважительно-торжественно называл имена:

 

- Сантели... Контено... сам Анкетти...

 

У Заковорота замирало сердце при одной мысли, что ему придется скрестить свой клинок с разящими клинками прославленных мастеров. Но Мишо был рядом с Заковоротом, и голос его звучал так же властно и строго, словно в Варшавском фехтовально-гимнастическом зале во время занятий.

 

- Не робеть, молодой человек, помните: быстрый выпад, четкое движение, точный удар... О, это отрезвляет даже чемпионов...

 

Все сомнения и страхи Заковорота рассеялись, как только он вышел на дорожку и рука ощутила привычную тяжесть клинка. Бои в предварительной пульке сложились благоприятно и для ученика и для учителя. Заковорот действовал уверенно, с артистической непринужденностью, будто проводил тренировочные встречи.

 

Целый месяц шли поединки французских, итальянских, австрийских, испанских и русских фехтовальщиков за право оспаривать в финале золотые медали победителей. Из ста лучших фехтовальщиков мира после месячного отбора осталось шестнадцать. Их разбили на пары и заставили биться друг с другом, в результате - безжалостные судейские "сита" отсеяли еще восемь участников. Оставшаяся восьмерка кандидатов в чемпионы продолжала соревноваться. И так как состязания проводились по круговой системе, пришел черед Заковороту встречаться с Сантели, Контено и "самим" Анкетти.

 

"В своем доме и стены помогают" - кто не знает этой поговорки! А тут еще, кроме стен, помогали и судьи. Французские специалисты усердно "болели" за своих соотечественников - отменных бойцов на рапирах и эспадронах, так что победу приходилось вырывать одновременно и у фехтовальщиков и у судей. Пожалуй, труднее всего досталось Заковороту в поединке с Анкетти. Чемпион Франции, высокий, с богатырским торсом спортсмен, слыл умным непревзойденным тактиком. Он умел приспособиться к любому сопернику, отлично использовал каждый его промах, малейшее промедление с атакой. Наступал Анкетти стремительно, бурно; удары его были меткими и неожиданными.

 

Петру Антоновичу пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не дрогнуть под шквалом ударов, отбить их, погасить энергию противника, лишить его уверенности, а затем, улучив момент, самому напасть на озадаченного ходом боя француза. Анкетти пропустил несколько ударов, и, хотели этого или не хотели судьи, им пришлось зафиксировать победу русского фехтовальщика.

 

Счастливые, взволнованные заняли Заковорот и Мишо свои места в строю победителей. Утомительный двухмесячный турнир уже был позади, страсти улеглись, сильнейшие определились. Главный судья объявил окончательные результаты соревнований. По условиям чемпионата первым пяти призерам вручались золотые медали. В списке лучших мастеров клинка Заковорот и Мишо значились соответственно третьим и пятым.

 

"Моя школа", - с гордостью показывал Мишо на статного, могучего гусара. Опытный тренер, он понимал, что ученик уже превзошел учителя...

[на главную страницу]

Архив переписки

Форум


 

Free counters!