В.Волков

Мухарби Киржинов

"За выдающиеся спортивные достижения,
за волю и мужество, проявленные
на XX Олимпийских играх,
наградить Мухарби Киржинова
знаком ЦК ВЛКСМ "Спортивная доблесть"."

(Из постановления
секретариата ЦК ВЛКСМ)

          Владимир Стогов, выдающийся штангист легчайшего веса, закончил свою спортивную карьеру не столь удовлетворённым, каким ему следовало быть по праву. Пятикратный чемпион мира не имел лишь одной награды — золотой олимпийской медали.

          В 1956 году далёком олимпийском Мельбурне Стогова уже поздравляли с победой, когда американец Винчи пошёл ва-банк. И рекордным толчком "переплавил" золотую медаль Стогова в серебряную. Через четыре года соперники снова должны были встретиться на олимпийском помосте — теперь уже в Риме. К тому времени Стогов четырежды побеждал на мировых чемпионатах, имел великолепный рекорд в троеборье. Но и на сей раз олимпийское счастье было не с ним: Стогов в Рим не поехал. Винчи, узнав об этом, с присущим ему итальянским темпераментом (Винчи — американец итальянского происхождения) воскликнул: "Я — чемпион!"

          Потом, уже год спустя, они — Стогов и Винчи — встретились в последний раз. Стогов победил двукратного олимпийского чемпиона уверенно, в пятый раз отпраздновав успех на мировом первенстве. "Великий мастер штанги", "Хозяин помоста", — так писали тогда о нашем штангисте многие газеты мира.

          Пятикратный чемпион мира, человек скромный, лишённый тщеславия, Стогов не упивался славой. Срыв на Олимпиаде, даже пусть это было и невезением, оставил у него привкус горечи и неудовлетворённость в душе. Стогов сознавал, что не до конца раскрыл в самый ответственный момент в Мельбурне свой недюжинный талант. Он мог, он был обязан стать олимпийским победителем. Простить себе этого спортсмен не хотел да и не мог. И вот несколько лет спустя, после долгих раздумий, став уже тренером, Владимир Степанович Стогов сказал друзьям, что обязательно подготовит олимпийского чемпиона...


          ...На Олимпиаде 1972 года в Мюнхене в лёгкой весовой категории у армейца Мухарби Киржинова были очень серьёзные соперники. Их имена могли бы нагнать страху на бойца поопытнее, чем наш Мухарби: победитель двух Олимпиад Вальдемар Башановский; его молодой соотечественник Збигнев Качмарек, приехавший в Мюнхен в ранге двукратного чемпиона мира; наконец, очень уверенный в себе богатырь из Болгарии Младен Кучев, победитель чемпионата Европы 1972 года — вот кто претендовал на роль первого легковеса XX Олимпийских игр. Никто из этой великолепной тройки, разумеется, не принимал Киржинова в расчёт. Знали они нашего штангиста отлично, неоднократно побеждали его на мировых первенствах. Так было, так есть и так будет, считали соперники. Они оставили Мухарби право бороться только за "бронзу". А с золотой медалью всё было решено: это предмет их спора...

          Стогова очень радовало, что в день соревнований Мухарби оставался удивительно спокойным. Правда, один "срыв" у Мухарби всё же произошел. Непредвиденный, в самом безобидном месте — столовой.

          Во время обеда за стоявший рядом столик сели болгарские спортсмены. Узнав Стогова и Киржинова, они начали наперебой восхвалять своего соотечественника Младена Кучева. Говорили, что Кучев приехал в великолепной форме, что он готов набрать сумму 470 кг. Плечи Мухарби дрогнули, на смуглом лице вспыхнули красные пятна.

          — Ты что краснеешь, как кисейная барышня? — решительно заговорил Стогов. — Если Кучев действительно так силён, то мы с тобой к этому результату пока не готовы. Набери свои законные 460 кг, и тогда поглядим, кто станет чемпионом...

          Мухарби не строил никаких иллюзий насчёт своих результатов в жиме. Знал, что и Качмарек, и иранец Дехнави, и, наконец, Кучев, мировой рекордсмен в этом упражнении, сильнее его. План Стогова и Киржинова был предельно простым и рациональным. "Пробить" личный рекорд, не дать уйти далеко вперёд Башановскому, большому мастеру рывка и толчка. Кучеву же дать фору, причём солидную — 12,5 кг. Это было рискованно, нет слов. Но уж очень мощно выжимал штангу болгарин.

          В последние месяцы Стогов и Киржинов много работали над жимом. Обладая огромной силой (Мухарби приседал с 200-килограммовым весом на груди), Киржинов брал штангу в стойку — в надежде побыстрее послать её от груди вверх. Но скоростной жим не получался, снаряд с грохотом падал на помост. После первенства страны в Таллине Киржинов изменил технику выполнения жима: стал брать штангу в низкий сед. В Риге на последнем отборочном соревновании перед Олимпиадой такой жим Киржинову удался. Он установил личный рекорд — 145 кг...

          Уже шла разминка, а Мухарби оставался по-прежнему спокойным. Рядом на помосте разминался Башановский. Он работал со штангой как-то сумбурно, поспешно, словно хотел быстрее избавиться от неё. "Горит поляк", — подумал Киржинов, украдкой наблюдая за соперником.

          Сам Мухарби в процессе разминки зафиксировал в жиме 130 кг. Потом они со Стоговым добавили ещё пять килограммов. Мухарби снова взял вес. Жим у Мухарби шёл трудно, — но он, в общем-то, и не любил, когда разминка проходит играючи: это расхолаживает спортсмена. Мухарби в такие минуты вспоминал старую восточную пословицу: "Очень хорошо — тоже не хорошо". Пусть будет легче там, на главном помосте.

Действие первое — жим

          ...Мухарби считал первый подход очень важным. Быть может, даже более важным, чем каждый из оставшихся восьми. Удачный старт заряжает психологически, настраивает на победу.

          ...Мухарби вспомнил свой дебют на чемпионате мира в Лиме, столице Перу. Провожая его в аэропорту Шереметьево, Владимир Степанович сказал тогда: "Если наберёшь 440 кг, то станешь чемпионом... Не загуби первый подход".

          На помост в Лиме Мухарби вышел рядом с Башановским. Киржинову не верилось, что он оказался соперником великого штангиста. Хотелось подойти и потрогать мускулы легендарного чемпиона: "А вдруг они и впрямь стальные?"

          Как в калейдоскопе, в глазах Киржинова плясали штанга, зрители, бесстрастные лица судей. Вес Мухарби не взял. Бросился за кулисы к друзьям. Они его подбодрили: впереди ещё две попытки. Но красные лампочки, сигнал бедствия, вспыхнули вновь. И тогда начался переполох. За день до того на чемпионате в Лиме выбыл из борьбы Дито Шанидзе, наш лучший полулегковес. Неужели сегодня опять будет "баранка"?

          О чём только Мухарби не передумал за три минуты перед последним подходом... Сначала он вспомнил своё детство в ауле Кошехабль, полные доброты глаза матери. А потом ему представился аэропорт Шереметьево. Холодный, осенний дождь поливал бетонку... и море цветов в руках встречающих. Что ты скажешь людям, Мухарби? Они ведь верили в тебя — полномочного представителя советского спорта. Что ты им скажешь — что растерялся, что сдрейфил перед Башановским?

          "Нет, — подумал Киржинов. — Я не имею права сдаваться". И приказал себе: "Нужно выстоять!"

          Мухарби решительно зашагал на помост, а вслед ему неслись слова старшего тренера Алексея Медведева: "Докажи, что можешь... Разве ты не джигит?" И Киржинов уже знал, что штанга будет вверху.

          Он вернулся с того чемпионата мира в Лиме с бронзовой медалью. Все газеты называли это большим успехом дебютанта. А ведь Мухарби мог набрать в Лиме больше, чем 430 килограммов. На десять килограммов больше. И это была бы победа. Стогов знал, что Мухарби был готов на такой результат. Впрочем, Киржинов получил на том чемпионате нечто большее. В Лиме утвердился его принцип: "Выстоять!"

          Жим на олимпийском помосте Башановский и Киржинов начали с одинакового веса — 142,5 кг. Мухарби стартовал с такого веса впервые. Поднял он штангу легко. Вот она, тактика Стогова и Киржинова: "пробить" личный рекорд. И в третьем подходе наш атлет добился своего — выжал 147,5 кг.

          А у Башановского произошла осечка. И она повторилась во втором подходе. Лишь последняя попытка спасла двукратного чемпиона Олимпиад. Но от проигрыша Башановского уже ничто не могло спасти. Помост Мюнхена вычеркнул его из борьбы. И Мухарби теперь нужно было вести борьбу не с Башановским, а с чемпионом Европы Младеном Кучевым.

          Кучев закончил жим мировым рекордом — 157,5 кг. Для Стогова и Киржинова это не имело большого значения. Просто фора в двенадцать с половиной килограммов сократилась до десяти. А кроме того, Мухарби ещё при взвешивании отыграл у болгарина два с половиной килограмма — он оказался легче Кучева.

Действие второе — рывок

          Как плачут рекордсмены? Нет, не от счастья. От страшной обиды. В Риге, на Кубке Балтики Адам Гнатов, маленький геркулес из Львова, установил два мировых рекорда. В жиме и в толчке. Зал гремел аплодисментами, а Гнатов в отчаянии упал на кушетку. Прощай, Мюнхен! Слабый рывок, ахиллесова пята спортсмена, не дал ему права на олимпийскую путёвку.

          Кучев рывка боялся. Ему не хватало скорости вмиг выхватить громаду металла. А может, Кучеву не хватало смелости? Рывок любит быстрых и смелых. После двух безуспешных попыток одолеть 130-килограммовый снаряд болгарин притаился у кулис. На его лице уже не было той счастливой улыбки, с которой он закончи жим. Лицо Кучева теперь стало серым, почти гранитным. И взгляд насторожённым, вопросительным: "А как там Киржинов?"

          Мухарби рывок любил. За его скоротечность. За динамику работы ног, спины, рук. За ту приятную боль, которую рывок доставляет мышцам плеч и груди. Киржинов выхватывал штангу до максимальной высоты (его тренировочные костюмы вечно с дыркой на животе), а потом только "нырял" под неё. "Рывок Кангасниеми" — так они со Стоговым назвали это движение.

          Рывку на тренировках они отводили больше часов, чем жиму или толчку. "Окупится сторицей, — говорил Владимир Степанович. — И силёнок для толчка прибавится". Экспериментировали на помосте, месяцами искали оптимальный вариант, выискивали специальные упражнения. Специалисты упрекали Стогова в том, что его ученик Киржинов работает согнутой спиной. Но Владимир Степанович не соглашался, не переучивал Мухарби. Он видел особенность фигуры ученика. А также знал, что такое положение у спины Киржинова с детства...

          ...Окончив восемь классов, Мухарби в 1965 году поехал в Саратов. Поступил в училище механизации широкого профиля. Сын хлеборобов, он мечтал о хлебной ниве. Ему повезло, в училище была очень популярна тяжёлая атлетика. Вёл секцию мастер производственного обучения Владимир Владимирович Воротников. Влюблённый в спорт сильных, мастер считал, что для рекордов в поле механизатору нужны и сила, и тренированность. Мухарби был одним из его любимых учеников.

          Там, в раздольной саратовской степи Мухарби после учёбы проходил практику. Подрулив к стану на комбайне, Мухарби сбрасывал на землю трубу и два диска по двадцать четыре килограмма. Вот она, штанга хлебороба! Мухарби сотни раз выхватывал "штангу" над головой. Проделывал он это лихо, азартно, красиво. На первом соревновании в Балашове, которое Киржинов выиграл с большим отрывом от соперников, ему дали прозвище: "темповик". Сидевший в зале то ли аварец, то ли кабардинец во время выполнения Киржиновым рывка восклицал: "Молодец, земляк! Красавчик!" Вот почему Стогов считал, что нельзя рубить одним махом нажитое, доведённое до автоматизма движение. Его нужно только подправить, довести до совершенства...

          Первый подход в рывке Мухарби сделал к 130 кг. Штангу поднял легко. Кучев сразу помрачнел: почувствовал горячее дыхание преследователя.

          Для второй попытки советский атлет заказал 135 кг. Привычно склонился над штангой. Услышал колокольный гул крови в висках. Мышцы налились до предела и требовали разрядки. Киржинов мощно подорвал штангу — но пальцы вдруг непроизвольно разжались. Тишину зала наполнил грохот металла... Подвёл гриф: кто-то из штангистов мазал бёдра вазелином и оставил его на насечке.

          Мухарби снова вышел на помосте. Старательно протёр гриф. Теперь острыми насечками он впивался в кожу до боли. И штанга взлетела над головой. Рывок, любимое упражнение, вывело Киржинова в лидеры. Он подбежал к Стогову.

          — Владимир Степанович, хочу установить рекорд — 138 кг.

          — Рано, Миша. Побереги жадность к венцу.

          Всё встало на свои места.

Действие третье — толчок и финал.

          Молодой воин, отслужив в 1969 году положенный срок в Советской Армии, переехал в Ростов. Мухарби был в то время уже не один. Он повстречал на соревнованиях в подмосковном Обнинске Лиду, русскую девушку. И однажды, вскочив на коня (на пригородную электричку, конечно), по древнему кавказскому обычаю увёз Лиду с собой.

          Из Ростова Мухарби отправил жену в родной аул Кошехабль к матери Екатерине Измайловне. Свекровь, уважаемый полевод в Адыгее, с первой же встречи полюбила невестку. За доброту, правдивость, трудолюбие. За что и сына любила.

          Киржинов долго ждал обещанную комнату в Ростове. Как-никак тяжело жить в чужом городе одному, без близкого человека. Впрочем, на комнате Мухарби особенно не настаивал. Знал, что и многосемейные рабочие живут не во дворцах. А приходил домой после напряжённых тренировок — и задумывался.

          Ему не нравилось заниматься в ростовской секции. Каждый был там сам по себе, не чувствовался коллектив. А главное — ученики не верили в тренера. Не считались с его мнением. Для кавказца Мухарби было непонятным, как можно не уважать человека старше и по годам, и по званию.

          Мухарби всё чаще вспоминал последний год своей службы в Москве. Тренировки у Стогова. Строгий, требовательный к ученикам, Владимир Степанович был для Мухарби авторитетом. Авторитетом и кумиром в спорте.

          Впрочем, им тогда случалось и ссориться. Стогов — человек экспансивный, вспыльчивый. Как кнутом мог хлестнуть горячим словцом. Мухарби обижался, мог не разговаривать днями. Такой уж у него характер кавказский. Но в душе обиды не таил.

          Ссоры ссорами, но тренировок это не касалось. Здесь Киржинов и Стогов были единодушны. Оба отдавали тренировкам всё своё время, трудолюбие, желание. Стогову случалось по службе опаздывать. Киржинов в такие минуты очень переживал — он любил, чтобы Владимир Степанович глаз от него не отрывал, чтобы следил за каждым движением на помосте.

          А здесь, в Ростове, Мухарби чувствовал равнодушие и бесцельность тренировок. Это была дорога от помоста в никуда...

          Мухарби наконец не выдержал и ушёл из секции. И послал письмо в ЦСКА Стогову. Попросил помочь ему определиться на сверхсрочную службу.

          Владимир Степанович тут же прислал в ответ телеграмму:

          "Приезжай."

          Так они встретились вновь. На одной из тренировок заговорили о планах на будущее. О соревнованиях, о рекордах. О соперниках.

          — Жаль, что в Мехико нашего легковеса не было, — говорил Стогов Киржинову. — Нет парня, который победил бы Башановского...

          Взгляды Мухарби и Владимира Степановича встретились:

          — Если будешь тренироваться, Миша (друзья и близкие зовут Киржинова этим именем), то победишь Вальдемара... На олимпийском помосте в Мюнхене...

          ...Мухарби был спокоен. Он уже ощущал на груди холодок медали цвета солнца над родным аулом, и это придавало силы, уверенности. И он играючи расправился со штангой весом 167,5 кг. Получилась отличная сумма — 450 кг.

          Башановский в отчаянии пошёл на тот же вес. Он уже забыл о золотом блеске медали. Чемпион боролся за "бронзу". Но нервы, годы, мышцы... Нет, не получилось.

          — А вот теперь, Миша, пора и на рекорд замахнуться, — напомнил Стогов Киржинову.

          Тренер и ученик одержали верх в борьбе нервов. Они тактически одолели соперников. Заставили тех поверить, что финал уже выигран советским спортсменом. И разом рассеялись сомнения. И всем стало ясно, что так и должно быть.

          Доброго Мухарби захлестнула жадность. Хорошая жадность до рекордов. Он попросил установить на штангу 172,5 кг. Руки, как катапульта, вытолкнули снаряд вверх. Так Мухарби стал чемпионом. А заодно и рекордсменом, набравшим 455 кг в сумме троеборья.

          Кучев ещё на что-то надеялся. Он никак не мог понять, что проиграл. Младен пошёл на 175 кг. Он верил в чудо. Но чудес не бывает — штанга упала на помост.

          Мухарби попросил ещё увеличить вес. Штанга на помосте стала весить 177,5 кг. Так прозвучал прощальный аккорд классического троеборья в лёгком весе — 460 кг. Богатырский аккорд Мухарби Киржинова!

          Зал встал — звучал гимн великой страны. И в дорогих нам звуках слышался телеграфный перестук из адыгейского аула Кошехабль. Телеграфные провода несли Мухарби слова матери — Екатерины Измайловны, полевода:

          "Спасибо тебе, сынок. От народа спасибо..."

[на главную страницу]

Архив переписки

Форум